Да, теоретически это был всего лишь телефонный разговор. Но было в нем и что-то приятное. Никакого давления, никакого смущения, и мне не нужно было гадать, куда деть руки. Только наши голоса и жизнь компании «Дандер Миффлин»[21] фоном. И мягкий смех Майи прямо мне в ухо. После третьего или четвертого эпизода мы начали засыпать и проснулись ровно настолько, чтобы добрести до кроватей. Но и тогда не повесили трубки.

8 часов 25 минут.

Из них часов шесть мы спали. И сейчас я с трудом держу глаза открытыми. Справедливости ради сейчас только семь часов утра, но идти обратно в постель нет смысла.

Можно же быть слишком заторможенным и одновременно слишком счастливым, чтобы уснуть?

Оказывается, дома уже встали все, кроме Софи. Мама сидит за столом на кухне, на ней рабочий костюм, перед глазами ноутбук, глядя в который, она то и дело хмурится, потягивая кофе из чашки. Бабушка ходит из угла в угол, открывая и закрывая дверцы и перешагивая через Бумера, который лежит посередине комнаты и рычит на мистера Слюнокрыла.

– Я люблю этого парня, но бог ты мой, – бабушка стискивает кулаки, – он все время хочет каких-то репостов, больше роликов, сообщений знаменитостям. Предложил мне написать Опре Уинфри! Как тебе такое?

Мама хмыкает, но глаз не поднимает.

– И пишет мне по тридцать раз на дню. Так и с ума сойти недолго.

Я наливаю себе чашку кофе, беру бейгл из хлебного ящика и сажусь за стол рядом с мамой.

– Вы про Гейба?

– Клянусь тебе, бубалех, еще немного, и я его заблокирую.

– Он и вчера в штаб-квартире зверствовал. По-моему, Гейб нервничает из-за выборов.

– Ясное дело. – Бабушка тоже садится за стол. – Не обращай внимания. Я просто не в духе.

– Но ты права. Ему надо остыть.

Бабушка треплет меня по руке.

– А как у тебя дела, милый? Вы вчера были в штаб-квартире? Молодцы.

Мама поднимает взгляд и смотрит на меня.

– Ты восхищаешь меня, Джейми. Обход домов и агитация. Ого.

– Вчера мы ни по одному адресу не дошли, – признаюсь я. – Но мы это исправим! Просто сейчас мы заняты подготовкой листовок против поправки № 28. Майе пришла в голову концепция, и это просто гениально. Сегодня мы созвонимся, чтобы внести последние правки в оформление, а завтра поедем в «Таргет» и начнем их раздавать.

– Ничего себе, – говорит бабушка. – В «Таргет»? А так можно?

– Попытаться стоит. Мы начнем с малого, – быстро уточняю я. – С местных точек. Но в планах у нас Университет Эмори, Технологический институт, Государственный университет Джорджии и Университет Кеннесо. Нужно рассказать обо всем людям. Майя считает…

Тут я вижу, как мама улыбается.

– Ты чего?

– Ничего, – отвечает она, вскинув брови.

– В общем, – продолжаю я после паузы, – мы надеемся заставить людей звонить в штабы сенаторов. Никто ведь не звонит директорам по юридическим вопросам. Если начнется целая волна звонков, это может подействовать. Возможно, я упомяну об этом в своем тосте в честь Софи…

– Джейми!

– И мы могли бы принести листовки! Листовки и упоминание в тосте! И то и другое.

Мама и бабушка быстро обмениваются взглядами.

– Джейми, – медленно начинает мама. – Я рада, что ты выступаешь против поправки и, честно, рада, что ты думаешь о своей речи. Но разве бат-мицва твоей сестры – подходящая площадка для таких разговоров?

– Почему нет? Там будет полторы сотни гостей! Весьма внимательные слушатели. Я могу и про Россума что-то сказать, напомнить про дату выборов. А друзья Софи смогут звонить…

– Джейми, нет. – Мама поджимает губы. – Момент для этого будет неподходящий. Ты только помогаешь вести праздник. И он должен быть о Софи, а не о политике.

– Но поправка № 28 не имеет отношения к политике! – вспыхиваю я. – Это запрет на ношение хиджаба. Это касается прав человека. Нельзя же просто притвориться, что всего этого не существует только потому, что мы устраиваем вечеринку. Голосование пройдет через три дня после бат-мицвы Софи!

– Я знаю! И все понимаю. Поправка № 28 абсолютно отвратительна, – кивает мама. – Но, милый, у тебя будут другие возможности протестовать. Бат-мицва твоей сестры – это не просто какая-то там вечеринка. Это очень важный для нее день…

– Но…

– Разговор окончен, – говорит мама и возвращается к своему ноутбуку.

Я резко ставлю чашку на стол и вскакиваю со стула, испугав Бумера. Не помню, когда последний раз так злился на маму.

– Разговор окончен? Серьезно? Это ведь ты только и делаешь, что говоришь о том, как важно в политике действовать, и о кампании в поддержку Россума. Это ведь ты отправила меня на агитацию! Получается, это все важно, но только иногда?

– Это несправедливо. Джейми, прошу, вспомни, что мы проводим…

– Что, неужели бат-мицву? – Я изображаю удивление. – Кажется, я упустил этот момент. Наверное, давно не ездил по магазинам, выполняя твои поручения…

– Милый. – Бабушка опускает мне на плечо руку.

Мама смотрит на меня с удивлением.

– Джейми, в чем дело? Ты готов за себя постоять? На тебя не похоже.

– Я не… – У меня перехватывает дыхание.

– Может, не только Гейбу нужно немного остыть, – подытоживает мама.

– Хочешь сказать, я как Гейб себя веду?

– Нет, Джейми. – Она захлопывает крышку ноутбука. – Милый, этот спор того не стоит. Мы все на одной стороне. Знаю, тебе сейчас сложно и на тебя со всех сторон давят. Может, стоит сделать перерыв в работе на штаб?

– Перерыв? Выборы через одиннадцать дней!

– Знаю, знаю. – Мама вглядывается в мое лицо. – Но, Джейми, я никогда не видела тебя настолько расстроенным. Да, эти выборы очень важны, но тебе и о себе позаботиться нужно. Иначе все это бессмысленно. Почему вы с Майей просто не сходите куда-нибудь развлечься? Устройте нормальное свидание вместо…

– Ты о чем? – Я смотрю на нее, разинув рот. – Мы с Майей не встречаемся.

Мама вскидывает руки, защищаясь.

– Ладно-ладно. Я просто подумала, что, раз вы столько времени проводите вместе…

– Бог ты мой, а можно не…

И я выбегаю из кухни, влетаю к себе в комнату и срываю телефон с зарядки, чтобы вместе с ним упасть на стул у стола. Ерунда какая-то. То мама тратит кучу времени, пытаясь заставить меня выражать свою точку зрения, то не знает, что делать, когда я так и поступаю. Это же смешно. И ей еще хватает духа утверждать, будто я веду себя как Гейб…

Ладно, возможно, отчасти это правда. Отчасти. Но вдруг Гейб прав! Не насчет Фифи – эта мысль была ужасна, – а в том, что люди поддерживают Россума только тогда, когда им это удобно. Ведь так и есть. Давайте пойдем по домам с агитацией… когда у нас будет на это время. Давайте бороться с идеей господства белых, только так, чтобы нам не пришлось прерывать воскресный отдых. Да, я тоже не идеален. И виноват не меньше других. Но я хотя бы пытаюсь.

И что они себе в голову вбили насчет Майи? Мама знает: она не моя девушка. Майя вообще не видит смысла в отношениях. И даже если бы и видела, вряд ли рассматривает меня в качестве кандидата. Мы друзья. «Собратья по агитации», как сказал Нолан. Друзья, которые обходят дома и иногда делятся друг с другом своими переживаниями.

Самое плохое, что как раз этим-то я и не могу с ней поделиться. «Привет, Майя, моя мама считает тебя моей девушкой. Уверен, ты отнесешься к этому спокойно». Насколько мне известно, мама делится этой своей идеей с окружающими. С Алиной, например. Майя, возможно, думает, что я уверен, будто мы встречаемся. Ох, это был бы веселенький разговор. Жду не дождусь, каково это: узнать, что тебя отвергла девчонка, по которой ты…

Ладно, неважно.

В горле у меня собирается твердый и тяжелый комок. А ведь еще час назад я думал, что никогда не перестану улыбаться.

Быстро моргая, я открываю ноутбук. Нужно отвлечься. Например, на листовки против поправки № 28. Я вполне могу ими заняться. Хотя они не очень хорошо отвлекают меня от мыслей о Майе.

Впрочем, с этой задачей ничто не справится.

К 11 часам утра я уже перепробовал все шрифты, цвета и дизайны. Понятия не имею, какой из них смотрится хорошо – и смотрится ли хорошо хотя бы