– Черт, нет… – абсолютно спокойно ответил Филипп и, как иголкой, проткнул своими словами пузырь ее самых страшных опасений.

– Здесь расчлененное тело. Торс. Голова, нога. Все голое. И в червяках!

Но потом он сказал нечто, что все изменило:

– Но здесь лежит одежда, рядом с коробкой.

Командир оперативной группы наклонился и подцепил стволом пистолета куртку.

Черный макинтош с желтыми пуговицами.

Значит, Паландт разделся! Зачем?

В тот момент Эмма еще не разгадала загадку.

Как и потом, когда наверняка уже в десятый раз посмотрела на мусорный бак с наклейкой Берлинской службы по вывозу отходов, с тем самым логотипом с морковкой вместо «и» в слове «Био».

Лишь когда она присела рядом с опрокинутым контейнером и абстрагировалась от вони, шестеренки в ее голове сцепились и заработали, и Эмма приняла единственное здравое решение и полностью сконцентрировалась на дыхании.

Не на своем.

А на дыхании трупа.

У которого сначала шевельнулась грудная клетка. А потом и все голое тело.

Со скоростью, на какую способен только человек, которого раньше называли Дядюшка Длинные Ноги и который сейчас, несмотря на болезнь, пулей выскочил из своего укрытия.

– Он жив! – успела крикнуть Эмма, а потом начался ад.

– Семнадцать ножевых ранений.

Конрад опустил раскрытый отчет комиссии по расследованию убийств себе на колени. Чтобы лучше разобраться в показаниях Эммы, он захватил папку с ее делом с письменного стола, когда ходил за водой.

– Три в глаз. Большинство в шею и глотку, только два в лоб и один, последний, в левое ухо.

Эмма пожала плечами:

– Самооборона.

– Хм.

Конрад рассматривал документы по делу, как меню в ресторане, где не может найти ничего по вкусу.

– Самооборона?

– Да.

– Эмма, уже после первого удара он был неспособен сопротивляться. Ты разорвала ему сонную артерию.

– Однако…

– Однако ты была словно одержима кровью. Ковровым ножом ты…

Он на секунду оторвал глаза от отчета и нахмурил брови:

– Как он вообще у тебя оказался?

Все это время Эмма смотрела в окно, изучая низкие темные облака над озером Ванзе. Снег прекратился, и черно-серый цвет неба отражал ее душевное состояние. Теперь она взглянула Конраду прямо в глаза. Их беседа длилась уже почти три часа, но, в отличие от Эммы, адвокат не проявлял никаких признаков усталости. И похоже, обладал мочевым пузырем из бетона. Ей самой очень хотелось пройти в туалет, чтобы облегчиться, но у нее просто не было сил подняться.

В последние недели Эмма узнала, каково приходится людям, страдающим депрессией, чью болезнь люди несведущие часто и ошибочно принимают за сильную грусть. На самом деле человек проваливается в такую глубокую эмоциональную яму, что даже не в силах спрятаться с головой под одеялом. Высокий уровень самоубийств связан, в том числе, с медикаментами, которые снимают симптомы слабости у больных депрессией. Но лекарства возвращают им не радость жизни, а скорее силы наконец-то покончить с ней.

– Ковровый нож лежал на полу, – ответила она на вопрос Конрада. – До этого Паландт пытался им меня убить, помнишь?

– Да. Но извини, пожалуйста, что я это говорю, с юридической точки зрения его нападение давно завершилось. Четверть часа назад. Даже твоя рана была уже обработана.

– А когда он, весь в крови, выпрыгнул из контейнера с трупом? Как это расценивается «с юридической точки зрения»? – Эмма показала пальцами в воздухе кавычки.

– Как побег. – Конрад поднес свои ухоженные пальцы ко рту и коснулся губ указательными пальцами обеих рук.

– Побег?

– Он был голый и безоружный. От него не исходило никакой опасности. По крайней мере, так будет смотреть на это прокурор, к тому же рядом с тобой находился вооруженный полицейский.

– Который не выстрелил!

– Потому что не мог. Ты и Паландт клубком катались по полу. Риск попасть в тебя был слишком велик. К тому же в тот момент опасность исходила не от него, а от тебя…

– Ха! – фыркнула Эмма. – Это же абсурд. Больной мужчина расчленяет тело женщины и засовывает его в контейнер для биоотходов, чтобы затем прикинуться голым трупом. Потом этот тип, который до этого пинал, бил, преследовал и чуть было не снял с меня скальп, выпрыгивает из своего укрытия, а в итоге я оказываюсь на скамье подсудимых?

Ответ Конрада был лаконичный и поэтому вдвойне болезненный.

– Семнадцать ножевых ранений, – повторил он. – Ты словно обезумела. Оба мужчины, твой муж и командир оперативной группы, с трудом оттащили тебя от Паландта. Даже у них были резаные раны, так неистово ты колола вокруг себя.

– Потому что я была вне себя от страха.

– Превышение пределов необходимой обороны. Встречается не так уж редко, но, к сожалению, не является оправданием. В лучшем случае это смягчающее обстоятельство, которое… – теперь уже Конрад рисовал в воздухе кавычки, – «с юридической точки зрения», к сожалению, гораздо более слабый аргумент защиты, чем реальная критическая ситуация.

Эмма почувствовала давление за глазницами и поняла, что вот-вот расплачется.

– Я правда в безвыходном положении? Конрад даже не удосужился помотать головой.

– Но откуда мне было знать, что все это значит на самом деле?

Давящая боль в глазах усилилась. Она вытерла со щеки невидимые слезы. Еще не заплакала. Еще.

– Ты ошиблась. Это свойственно людям, Эмма. В такой ситуации многие из нас сделали бы неправильные выводы и приняли Паландта за преступника.

Конрад закрыл папку и наклонился вперед.

– При этом он не хотел причинять зла. Во всяком случае, вначале. К сожалению, именно поэтому тебя непросто защищать.

Эмма не смогла выдержать его пристального взгляда. Как не смогла смотреть на газовые языки в камине, которые снова взвивались высоко и своим теплом обжигали ее лицо. А может, это был просто стыд.

– Что было дальше? – спокойно спросил Конрад. Лучший в мире слушатель снова нацепил покерное лицо.

– Имеешь в виду, как я узнала, что ошиблась с Паландтом? – Эмма вздохнула, взяла стакан с водой и сделала маленький глоток. – Если бы это была моя самая большая ошибка в тот вечер. – Она еще раз взглянула на озеро и закрыла глаза. Ей было легче рассказывать о своих самых темных часах, когда она блокировала свет и весь мир вокруг себя.

Эмма знала, что находится дома, в собственной постели. Она также знала, что после борьбы в доме Паландта – обессилев физически и эмоционально, осознав, что убила человека, – она провалилась в лихорадочный сон.