Таков был мой духовный адвент. Такие мысли бродили в моей душе сразу же, когда я попал в армию. Но тогда я еще многого не знал, был слишком молод, земля еще простиралась передо мной во всем ее великолепии. Ведь в это время я был еще только на западном берегу Днепра.

Оттепель начиналась, но быстро заканчивалась. Мороз сковывал поля, и когда я ночью выходил из бункера, то долгое время мог наблюдать за звездами, сверкавшими для меня в чистом небе. Звезды, звезды. Снег блестел, покрытый инеем, и глубокая тишина лежала над землей. Эта цыганская жизнь в лесу доставляла мне странную радость. В декабре под чистым небом пел в ветвях ветер, друг облаков и деревьев, снег наполнялся ароматом смолы и лесной земли. Иголки на елях казались теплыми даже зимой. Мне не хотелось ни о чем говорить, ничего спрашивать, я мог лишь безмятежно мечтать об этой жизни авантюриста, которая делала меня счастливым против своей воли. И никакие лишения уже не казались мне страшными.

В сумерках на другом берегу горели солома и сено, копны которого стояли в длинных рядах. Языки пламени поднимались в небо наступившей ночи. Мне казалось, что я вижу на противоположном берегу освещенные города моей родины. Разрушенные и сгоревшие на войне деревни создавали в мыслях удивительные картины и парадоксальные воспоминания, заставляя решать эстетические проблемы.

Изменение ситуации. Мы шли вплоть до моста через Днепр. Затем последовала команда занять русский опорный пункт на востоке. В небольшую метель мы пересекли в Ухлясте замерзшее болото, не имея точного представления об искусственных ручьях и временных мостах.

На островке среди болот находился пункт Момачино,[52]цель нашего пути. Луна горела ярким светом, освещая все вокруг. Адвент.

Опорный пункт Момачино.

Мы жили на острове в нейтральной полосе. Момачино — неизвестная деревушка с несколькими домами и амбарами. В ней был основан опорный пункт. Вокруг деревни тянулась линия окопов с пулеметными гнездами. Минометчики и пехотинцы окопались между домами, а наше орудие скрытно установили за окопами.

Мы оборудовали укрытие в сарае для хранения картофеля. Все лишнее вынесли наружу. Соорудили скамейки, стол и табуретки, пробили окно и поставили печь. Мы чувствовали, что останемся здесь надолго. Перед нами расстилалось поле с холмами, на которых росли небольшие сосенки и ряды голых кустов. Русские занимали свои окопы только ночью. На севере за лесом время от времени поднимались сигнальные ракеты. Там, видимо, находился еще один опорный пункт. Нас отделяли от него болото, лес и равнина. Только с дальних холмов звучали редкие винтовочные выстрелы. Время от времени появлялись русские разведгруппы. Прожекторы внезапно освещали территорию, ослепляя меня, а затем снова наступал мрак. Фронт стал беспокойным. Через каждый час на севере от моста через Днепр начинали вести огонь тяжелые орудия.

Поэтому мы не удивились, когда пришел приказ на выступление.

Мы вышли в полночь в светлой лунной ночи и двинулись к шоссе. Через некоторое время заметили позади пламя. Это горел наш сарай. Но скоро пожар уже остался позади. Русские отстали. Пройдя по нейтральной полосе, мы вошли в Селец. Это была уже покинутая всеми деревня, расположенная за основными позициями. От окопов и бункеров остались только груды земли и тлеющего дерева. Около Днепра мы установили наше орудие на холме у края соснового леса. Перед нами шумел среди лугов болотистый ручей, не схваченный еще льдом. Молодой ельник спускался вниз по оврагу. Там уже обосновался противник. Отступать отсюда в случае необходимости казалось практически невозможно, так как приходилось бы перебираться через бурный ручей.

Усталые и озябшие, мы расстелили плащ-палатки на мягкую землю близ защищавшей нас от ветра молодой сосны и сразу заснули. Днем соорудили землянку, уложили сверху березовые ветки, закрыли плащ-палатками, на землю положили сено и установили печку, которую всегда возили с собой. Но там все равно было холодно, печь почти не грела. Хорошо, что, по крайней мере, у нас была крыша над головой, спасавшая нас от снега и сквозняков. Спали мы хорошо.

Проснулись от боли в ногах, выстрелов и криков о помощи. От опушки леса бежали болотом солдаты нашего арьергарда. Русские преследовали их, пока они не укрылись в роще на нашей стороне. Мы бросили несколько гранат и открыли заградительный огонь из пулеметов. Перевес оказался на нашей стороне.

Серой морозной зимой мы спали на открытом воздухе. В сосновом лесу, выбирая места, где не лежал в низинах смерзшийся снег, мы, закутавшись в шинели, с трудом выносили холод. Никто не вспоминал о нас, разве только походная кухня приезжала по ночам. Итак, мы были единственными свободными людьми в это ужасное время, закаленными и лениво следившими за тем, что происходило в нашей жизни.

(Пробел в рукописи) …где только разведгруппы противника изредка появлялись по ночам). С юга приезжали в темноте под охраной полевые кухни. С ними привозили многочисленных раненых и трупы убитых. Мы узнавали о пропавших без вести. Русские теперь брали наших солдат в плен, главным образом под Милеевом, а не убивали их. Мы каждый день ожидали такой же участи, но мало заботились об этом.

Мы жили на острове, отделяющем нас от Красной Армии. Иногда русские разведгруппы беспрепятственно появлялись в деревне. Изредка происходили незначительные бои, поэтому дни и ночи мы стояли в карауле. Дома в деревне постепенно поджигали, и ночью в новолуние там было светло от моря огней и далеких пожаров.

В этой близости смерти, на границе между свободой и пленом, я снова начинал писать дневник, рассказывая о моих русских приключениях. Чаще всего ночами. Снаружи хрустели по снегу шаги караульных, временами лаяли пулеметы, пролетали со свистом отдельные снаряды. И все же в эти русские ночи я словно был у себя дома. Проходили адвент и Рождество. Я наблюдал за всем происходящим, жил своими воспоминаниями и писал. Иногда по утрам относил почту и приказы командования далеко в глубокий тыл, словно на другой остров.

Рассвет. Я молча шел в тумане вдали от деревенской улицы. Так же как и я, какие-нибудь пилигримы шагали в серой одежде в бесконечность. На небе гасли звезды. Я выходил на длинную улицу, в конце ее высились березы и ели. Все окружающее приобретало чудесный вид, хотя природа и казалась вымершей. Неслышно было ни единого звука. Только туман надвигался на поле. Глубокое молчание продолжало окружать меня. Потом послышались какие-то голоса. Но эти курьеры из прошлого находились где-то очень далеко.

Однако жизненная сила наполняла эту дикую страну. Кусты и звезды подавали мне дружеские руки, снежная пороша и туман исчезали. Я вдыхал свежий утренний воздух. И это был вестник, доносивший до меня дыхание Бога. Я был один, и во мне звучали меланхоличные приглушенные звуки. Хрустел снег под ногами. Ветер играл моими волосами.

Я с трудом вспоминал все, что происходило со мной, солдатом, на войне. Я верил в свою судьбу, в свою несокрушимую веру в человека, в душевную силу, в возможность уверенного преодоления всех трудностей, во все лучшее. А также в моей способности начать новую жизнь.