Рождество прошло, как и все остальные дни. Мы много пили, но специально никто не праздновал.

Год свободно катился в руки Бога, и все новое уходило в корзину вечности. Оставались только мечты о возвращении домой и о мире. Мы снова жили еще в подземном солдатском городе в Момачине, и нас можно было сравнить с индийскими отшельниками, замурованными в магических храмах и лесах. Вели жалкое существование, которое бередило наши души. Не только земля и бревна над землянками отделяли нас от мира. Так же и наши души возводили стену вокруг себя или пытались затаиться от бушующего времени. Мы жили, словно в каком-то заколдованном сне. Одна ночь сменяла другую, а мы все шли и шли по какому-то мистическому мосту. И в то же время нас окружала прозаическая реальность. Кровь авантюристов и путешественников стучала в нас, пробуждая тягу к далеким странствиям, которые, к сожалению, слишком часто становились реальностью, и возвращение домой откладывалось на неопределенный срок.

Нам снова приходилось отступать. Русские постоянно прорывали фронт, и за нашими спинами гремел огонь сражений. А мы шли и шли.

Прошли через объятое дымом и пожарами Момачино. Огни пламени отражались на белом снегу. Кроваво-красные ракеты взлетали по ночам над землей. На рассвете мы останавливались, а вечером уже двигались по лесу близ Мало-Красницы. Меня определили в связные, и это дало мне возможность спать больше других.

Светлый сосновый лес. Мы остановились на опушке под непрерывный грохот снарядов и треск пулеметов. Русские не атаковали нас, их разведгруппа была расстреляна на нейтральной полосе. Зима стала жестокой. Иней украшал лес, опустившись на ветви деревьев. Я любил лес, снег на елях и соснах в солнечном огне, иней по ночам в полнолуние. Ночью непонятное беспокойство часто гнало меня на улицу. Я любил жизнь, зиму и опасность. Было такое чувство, как будто я собираю урожай уже долгое время.

Я стал авантюристом, бродячим нищим, путешествующим бродягой. Как ненужный мусор гнала меня военная судьба по миру, и бесконечные ее дороги не имели конца. Повторяю, я любил жизнь, зиму и опасность. То, что я терял, вновь получал обратно с прибылью. В своем уединении и скорби видел магический смысл. То, что я пропускал в жизни, приносило мне только выигрыш. Что мне казалось значительным, то это только мой авторский труд.

Я спокойно шел по жизни, она падала мне в открытые руки, и Бог приближался ко мне. Время и вечность проходили. Я любил жизнь.

Поездка на санях. Я летел над лесом. Свистела метель, лошади ржали. Ночь казалась сказочным, пьяным праздником. Испуганные путники прыгали из саней в снег, поднимая его облака к небу. Бочки потрескивали на морозе. Я пел дерзкую песню. Как плывущие по небу облака и звезды, я прогонял всю эту погруженную в дрему страну, поля и свою уединенность, воодушевленный молодостью и ощущением полета. И не было конца этой снежной дороге. Тоска уходила, иней садился у меня на волосах. Шумная поездка в неизвестность опьяняла меня, вызывала безграничное, бьющее ключом желание сделать бесконечным свое существование на этом свете.

Я получил на один час свободу в русской холодной стране. Я любил жизнь.

Годы шли, смерть нависала над землей, Богом и звездами, которые умирали на западе. На планете продолжалась война, и не было ей конца. Я был солдатом, пережил много трудностей, опасностей, боли и приключений. Но я любил жизнь.

Пауза.

Пауза. Отпуск на родине. Возвращение домой. Домой, домой! И все же это только отпуск, только пауза. Война продолжалась. Но я покидал поля сражений. Я любил жизнь.[53]

Штефан Шмитц.

«МЫ ЖИЛИ, РАЗРУШАЯ СВОЮ ДУШУ» Соприкосновение со злом и чувство долга.

«Пиши мне, мой друг. Пиши, если ты еще жив». С волнением просит Георг своего друга Вилли Вольфзангера в августе 1944 года, чтобы он подал хотя бы признаки жизни. И ждет напрасно. От Вольфзангера он не получил больше ни строчки.

Только несколько недель отпуска оставались Вольфзангеру в феврале 1944 года, чтобы привести свой дневник в надлежащую форму. Он заканчивает его, несмотря на предстоящее возвращение в Россию, в странно возбужденном состоянии. «Я снова возвращаюсь. Я люблю жизнь». В течение ряда прошедших лет он должен был принимать участие в сражениях и в. форсированных маршах. «Как в «Дорожной песне» Шумана, предстоит моя пятая поездка в Россию», — отмечает Вольфзангер в своем дневнике. Он служил в 14-й роте 279-й пехотной дивизии 95-го пехотного дивизиона, которая вела бои на фронте под Витебском, более чем в 400 километрах к западу от Москвы. Его подразделение принадлежало к группе армий «Центр», которые держали оборону в центре острия клина, выдвинутого на восток. Несмотря на настояния генералов этой группы отвести их армии на запад, Гитлер приказал всеми силами удерживать фронт. 22 июня 1944 года, в годовщину немецкого нападения на Советский Союз, Красная Армия приступает к решающей атаке. Выступая в английской телевизионной серии о Второй мировой войне, бывший красноармеец Веньямин Федоров говорил, что советские войска на этом участке фронта действовали так же, как немцы тремя годами раньше. «Действия немцев, — утверждал он, — на их оборонительных рубежах было глупым… Наша артподготовка ошеломила их. Массивный артиллерийский огонь был настолько силен, что немцы в своих окопах не слышали ничего, кроме страшного грохота. Все их долговременные укрепления были уничтожены. Это стало для них смертельным ударом… Немцы пытались держать оборону до последнего солдата, но были все обречены на верную смерть». Служба розыска Немецкого Красного Креста в 1970 году сообщила матери Вилли Вольфзангера, что, когда по обе стороны Витебска русские войска перешли в наступление, рота Вольфзангера была брошена в бой и вскоре после этого «уничтожена». «Только маленьким группам солдат удалось выйти из окружения и, добравшись в начале июля до линии Борисов, Лепель и Молодечно, снова присоединиться к немецким войскам». Все говорило о том, что у пропавшего без вести солдата Вольфзангера было очень мало шансов выжить. Как сообщало командование вермахта 30 июня 1944 года, в середине Восточного фронта группа армий «Центр» вела ожесточенную борьбу, но потерпела поражение и практически более не существует. Ее крушение — одно из самых тяжелых поражений армии во всей войне. Примерно 350 ООО солдат — больше, чем под Сталинградом — было убито, пропало без вести или попало в плен. Это была битва, в которой Вольфзангер погиб с наибольшей вероятностью, фактически означала окончание войны в России.