– Не сомневаюсь, что мадам Рено, придя в себя,заговорит, – продолжал Пуаро. – Ей и в голову не приходило, что вубийстве могут обвинить ее сына. Ведь она была уверена, что он уже в море, наборту «Анзоры». Ah! Voilà une femme,[75] Гастингс! Какаяволя, какое самообладание! Только однажды она допустила промах. Когда мосье Жакнеожиданно вернулся, у нее вырвалось: «Впрочем, теперь уже все равно». Никтоничего не заметил, ее словам просто не придали значения. Какую страшную рольпришлось ей играть! Бедная женщина! Представьте себе, какой удар ее постиг,когда вместо бродяги она увидела бездыханное тело мужа, который, по еепредставлениям, уже должен был быть далеко от Мерлинвиля. Неудивительно, чтоона потеряла сознание! А потом, сраженная горем и отчаянием, как самоотверженноиграла она свою роль и какая мука, должно быть, терзала ее! Ради сына она несказала ни слова, чтобы помочь нам напасть на след настоящих убийц. Никто недолжен знать, что Поль Рено и преступник Жорж Конно – одно и то же лицо. Акакому тяжкому и горькому испытанию она подвергла себя, когда признала, чтомадам Добрэй, возможно, была любовницей ее мужа. Ведь малейший намек на шантаж– и могла раскрыться страшная тайна. А как великолепно она держалась на следствии!Помните, мосье Отэ спрашивает, не омрачено ли прошлое ее мужа какой-нибудьтайной. А она отвечает: «Нет, мосье, ничего романтического, я уверена». Выпомните этот печально-снисходительный тон, эту чуть заметную насмешливуюулыбку. Мосье Отэ даже стало неловко. Он понял, как глуп и неуместен еговопрос, как отдает он дешевой мелодрамой. Да, мадам Рено замечательная женщина!Правда, любила она преступника, но сколько истинного благородства было в этомчувстве!

Пуаро погрузился в размышления.

– Еще один вопрос, Пуаро. При чем здесь кусок свинцовойтрубы?

– Не понимаете? Ведь надо было изуродовать лицобродяги, чтобы никто не смог его опознать. Именно этот кусок трубы и натолкнулменя на размышления. А кретин Жиро его даже не заметил – он, видите ли, искалокурки! Помните, я сказал вам, что улика, будь она длиной в два фута или в двадюйма, все равно улика? Однако, Гастингс, теперь мы должны начать все сначала.Кто убил мосье Рено? Неизвестный, который около полуночи находился неподалекуот виллы «Женевьева» и которому была выгодна смерть мосье Рено. Все как будтобы указывает на Жака Рено. Возможно, преступление не было задумано им заранее.А тут еще этот нож!

Вот это да! Как же я раньше не сообразил.

– Конечно, – начал я, – если второй нож,который нашли в теле бродяги, принадлежит мадам Рено, значит, их было два?

– Разумеется, притом они совершенно одинаковы, а этонаводит на мысль, что оба ножа принадлежали Жаку Рено. Однако этим я не стольуж сильно озабочен. Есть у меня одна мыслишка. Нет, самое тяжкое обвинениепротив Жака Рено – кстати, тоже психологического свойства – этонаследственность, mon ami, дурная наследственность! Не забывайте, Жак Рено –сын Жоржа Конно. А, как известно, яблочко от яблони недалеко падает.

Он произнес это так многозначительно и мрачно, что яневольно поддался его настроению.

– А что за мыслишка, о которой вы только чтоупомянули? – спросил я.

Вместо ответа Пуаро сверился со своими часами-луковицей:

– В котором часу отходит из Кале дневной пароход?

– Кажется, около пяти.

– Отлично. Мы как раз успеем.

– Мы едем в Англию?

– Да, мой друг.

– Зачем?

– В поисках некоего свидетеля.

– Кого же?

– Мисс Беллы Дьювин, – ответил Пуаро с загадочнойулыбкой.

– Но как вы собираетесь искать ее? Что мы о ней знаем?

– Ничего, ровным счетом ничего, но у меня естькое-какие соображения. Положим, ее имя действительно Дьювин. Мосье Стонору оносмутно знакомо, хотя, очевидно, не в связи с семейством Рено. Весьма вероятно,это имя какой-то актрисы. Жак Рено молод, ему всего двадцать лет, и у него кучаденег. Очень возможно, что его первое пылкое увлечение связано именно стеатром. Да и попытка мосье Рено откупиться от девушки деньгами подтверждаетэту догадку. Думаю, я сумею отыскать ее, тем более с помощью вот этой штуки.

И он достал ту самую фотографию, которую нашел в комнатеЖака Рено. В углу наискосок было нацарапано: «С любовью от Беллы». Однако ненадпись приковала мое внимание: с фотографии на меня смотрело лицо, которое яузнал бы из тысячи, хотя сходство с оригиналом не было столь уж бесспорным. Япочувствовал холодную обморочную слабость, точно непоправимое несчастье вдругобрушилось на меня.

Это была Сандрильона!

Некоторое время я сидел, будто громом пораженный, все ещедержа в руке фотографию. Потом с показным равнодушием, для чего мнепотребовалось собрать все свое мужество, я вернул ее Пуаро, украдкой бросив нанего быстрый взгляд. Заметил ли он что-нибудь? Нет, к счастью, он, кажется, несмотрел в мою сторону. Похоже, потрясение, которое я испытал, ускользнуло от еговнимания.

Он решительно поднялся на ноги.

– Не стоит терять время. Надо как можно скорееотправиться в путь. Погода нам благоприятствует, море будет спокойное!

В предотъездной суете у меня не было времени подумать, но наборту парохода, укрывшись от проницательного взгляда Пуаро, я взял себя в рукии постарался хладнокровно взглянуть фактам в лицо. Много ли известно Пуаро ипочему он устремился на поиски этой девушки? Может быть, он подозревает, чтоона видела, как Жак Рено убил отца? А вдруг он подозревает… Нет, это немыслимо.У нее не было причин ненавидеть старшего Рено, тем более желать его смерти. Чтопривело ее на место преступления? Я принялся в подробностях припоминать все,что случилось в минувшие четыре дня. Она сошла с поезда в Кале, где мы и рассталисьс ней в тот день. Неудивительно, что я не нашел ее на пароходе. Если она,скажем, пообедала в Кале, а потом отправилась поездом в Мерлинвиль, то должнабыла оказаться на вилле «Женевьева» как раз в то время, которое указалаФрансуаза. Что она делала после того, как вышла из дома в начале одиннадцатого?По-видимому, пошла в гостиницу, а может быть, вернулась в Кале. А потом?Убийство было совершено в ночь на вторник. В четверг утром она снова оказаласьв Мерлинвиле. А вообще, уезжала ли она из Франции? Очень сомневаюсь. Что еездесь удерживало – надежда увидеть Жака Рено? Я ей сказал – мы тогда и сами такдумали, – что он на пути в Буэнос-Айрес. Может быть, она уже знала, что«Анзора» не вышла в море. Но в таком случае она, должно быть, виделась с Жаком.Не эта ли мысль гонит Пуаро в Англию? Ведь могло случиться, что Жак Рено,вернувшись, чтобы повидаться с Мартой Добрэй, вместо этого столкнулсянеожиданно с Беллой Дьювин, с которой он поступил столь бессердечно.