Включил телевизор – городские новости. Было как-то странно. Город продолжал жить своей обычной, спокойной жизнью, даже не заметив, как подданный Ее Королевского Величества мерными саженками рассекал темные воды канала Грибоедова.

Из телевизора вдруг заструился озабоченный женский голос: питерские ежики не могут заснуть из-за аномально теплого ноября. Осень окончательно запуталась в весне.

В голове Фредерика родился незатейливый стих:

И как заснуть ежику,

Когда вокруг такое.

Страшно.

* * *

Всю дорогу до Москвы Маргарита не могла избавиться от нервной дрожи. Замотала теплый шерстяной шарф вокруг шеи – тот самый, в котором милый Ваня когда-то принес Бобика. Укрылась пледом.

Бесполезно. Накатил запоздалый страх, и слезы стали сжимать горло. Зубы противно постукивали, норовя попасть в такт колесам разогнавшегося «сапсана». Как нарочно.

Развалившись в кресле напротив, безмятежно спал Фредерик.

Маргарите очень хотелось расплакаться, но было стыдно.

Пора уже перестать испытывать судьбу и начать вести себя благоразумно, размышляла она. С другой стороны, все это было не забавы ради. Теперь, когда все действующие лица атаки на милого Ванюшу раскрыты, он сможет легко разобраться с ними, и прежде всего с Лизой.

«И уже тогда никто не помешает нам быть вместе», – заключила Маргарита.

Оно того стоило. Безусловно, стоило.

Милка, твой я домик знаю —

Под окошечком сады.

От души ли, милка, любишь —

Ты по совести скажи.

Тот день у Ивана Григорьевича Иноземцева начался на удивление хорошо. В девять утра состоялась встреча с адвокатами – прогнозы были самые радужные. Выходило, что все улики, собранные следствием, рассыпались в прах, как египетские мумии. Но на сердце было празднично и по другой причине. Вот-вот вернется Маргарита, и он сообщит ей, что скоро весь этот кошмар закончится и они непременно будут вместе. Про себя подумал: вряд ли в Вольногорах найдется еще один человек, столь страстно ожидающий окончания школьных каникул. Так подумал – и весело, по-детски улыбнулся.

По этим радостным причинам в здание городской мэрии он не вошел, а прямо-таки влетел – за Иваном Иноземцевым было давно замечено: находясь в добром расположении духа, он начинает перемещаться в два раза быстрее – не шагом, а легкой, пружинистой рысцой.

Просматривая почту в своем кабинете на втором этаже, невольно встрепенулся от разговора, волею случая донесшегося из приемной. Надо сказать, что дверь в свой кабинет Иван Григорьевич большей частью держал открытой, сознательно идя на некоторые неудобства в угоду неким демократическим принципам. От этих самых принципов и пострадал, поскольку услышанный разговор мгновенно погрузил его в полнейшее оцепенение.

– Видать, быть в доме Северовых скорой свадьбе, – этот голос принадлежал его секретарю Марии Гавриловне.

– Да, жених уж больно хорош. Хоть и нерусский. Моя племянница Нюрка живет по соседству с Северовыми. Говорит, что от его неземной красоты аж дыхание захватывает. Даже ума не приложу, как наша Маргарита Николаевна себе такого заморского принца отхватила, – соглашалось звонкое сопрано начальницы планового отдела.

– Боюсь, правда, уедет она от нас сразу после свадьбы. Нехорошо это. И трех месяцев не отпреподавала, как нате вам. Только ребята к ней прикипели…

Закончить свою мысль Марье Гавриловне не было суждено, поскольку мысль эта исчезла вместе с промчавшимся мимо Иваном Григорьевичем. Несмотря на снедавшее его нетерпение, за руль садиться не стал (от греха подальше!). Двинулся своим ходом – во всю прыть. Так бежал, будто в городе пожар какой-то.

* * *

За время отсутствия Маргариты произошло одно весьма примечательное событие – официальная помолвка Дуси и Разина. На Дусином пухлом пальчике теперь красовалось маленькое колечко. Скоро стало ясно, какой подарок вручила ему счастливая невеста в ответ: на зашедшем на минутку Разине была казахская национальная шапка тымак, обшитая мехом. Диковинная вещь для Вольногор!

Увидев Разина, гарцующего в тымаке, Маргарита пришла к неутешительному выводу: Дуся от любви эстетически ослепла. В мохнатых, раскидистых бровях Разина и без того можно было заплутать с непривычки. Теперь же они вступали в резонанс с торчащим во все стороны мехом, производя впечатление просто оглушительное. К слову сказать, и сама невеста освежила свой облик помадой цвета пожара и сережками с яркими красными стеклышками.

Однако было не до шапки Разина. И не до помады Дуси.

Были дела и посрочнее.

Для начала разожгли камин. Сели пить чай в гостиной. Как и заведено по субботам – с теплыми, источающими живительный аромат ватрушками. Профессор Северов в чаепитии участия не принимал – принципиально закрылся в своем кабинете, демонстрируя неудовольствие в связи с появлением в его доме Разина (хоть и зашел тот всего лишь на минутку – за Дусей). Николай Петрович его давно втайне недолюбливал, а за глаза даже неоднократно называл архибестией и профессиональным пройдохой.

Иван Григорьевич Иноземцев не заставил себя долго ждать. Маргарита сердцем чувствовала его приближение. Любящее сердце-то никогда не обманет. Зашел, точнее забежал, домой к директору школы – по очень-очень срочному делу. Легкая куртка нараспашку, волосы густо припорошены снегом. Посмотрел на Маргариту взглядом, полным и грусти, и негодования одновременно. В этот момент он был похож на паровоз, у которого на полном ходу заклинило трубу и выбросить горячий пар наружу нет совершенно никакой возможности.

Поскольку сдерживать себя не мог совершенно, сразу ринулся с места в карьер:

– Что же вы не представите меня вашему гостю, Николай Петрович? Насколько я понимаю, это и есть Гарри, о котором вы мне как-то рассказывали.

– А вот и нет, друг мой, не угадали. Я тотчас же представлю вас, и с превеликим удовольствием. Знакомьтесь: Фредерик Норрис, друг Маргариты по Оксфорду.

Брови Иноземцева изумленно поползли на лоб. Фредерик тут же встал из-за стола и протянул Ивану Григорьевичу узкую ладонь:

– Можно сказать, что мы заочно знакомы. Маргарита мне много рассказывала про вас. Как это говорят по-русски – весь слух прожужжала.

Иван Григорьевич, пожимая руку дорогому гостю Николая Петровича, не упустил возможности просканировать его не слишком добрым взглядом. Судя по мине, нарисовавшейся на лице Иноземцева, результатом этого сканирования был не слишком доволен. Фредерик превзошел все его самые пессимистичные ожидания, ибо был излишне хорош собой и чертовски обаятелен: имел практически римский профиль, волосы светлые и вьющиеся, а также глаза, как синие озерца, обрамленные темными длинными ресницами – что густым лесом.

Но Иноземцев не собирался сдаваться без боя. Не на того напали!