Алекс настаивал на посещении врача, но Юлия сказала «нет» с твердостью, которой сама от себя не ожидала.

– Все пройдет, – сказала она Алексу, а про себя добавила: «Я скоро привыкну к мысли о письме. Мало ли подонков на свете!»

На другой день после повторного обморока Алекс остался дома. Приготовил завтрак – чай и бутерброд, черный хлеб и сыр, заставил ее съесть.

– Не могу, – отказывалась Юлия. Ее подташнивало.

– Отвезу в больницу! – пригрозил Алекс.

Он не позволил ей встать с постели, притащил в спальню свой ноутбук и тихонько щелкал клавишами. Юлия рассматривала его серьезное лицо, нахмуренные брови с чувством умиления. Она поймала себя на том, что стала какой-то плаксивой и сентиментальной в последние дни. Слезы все время наворачивались ей на глаза. Ее безмерно трогало то, как Лапик во сне подергивает лапами – бежит за кем-то, как он повизгивает от радости, когда она говорит ему: «Лапочка моя, ласточка моя, мой славный мальчик».

Она с чувством просветленной радости рассматривала спящего Алекса в свете ночника и прислушивалась к его дыханию. Она вспомнила эпизод из романа известного французского писателя о любви не очень молодой женщины и очень молодого человека. Он целовал женщине руки, а той казалось, что молодой конь ест с ее ладони. Когда Алекс брал руки Юлии в свои и прижимался к ним теплыми губами, ее охватывало чувство удивительного умиротворения и последней пристани, за которой больше ничего нет. И не нужно было ничего больше. Ей казалось, что молодой конь ест с ее ладони.

Алекс работал, а Юлия смотрела на него. Иногда он поднимал голову, встречался с ней взглядом и говорил: «Что, Юлюшка?» Она улыбалась в ответ: «Все хорошо».

На обед Алекс разогрел бульон, налил в чашку. Приподнял Юлию с постели, подложил под спину подушки.

– А ты? – спросила Юлия.

– И я, – ответил Алекс и отправился в кухню за чашкой для себя.

Он сидел на краешке кровати, и они вместе пили бульон. Лапик, напоминая о себе, шумно вздыхал и даже подвывал негромко. Они смеялись над песиком. Меж ними возникло такое чувство единения, при котором не нужны слова, а достаточно одних взглядов.

Потом Алекс снова уселся за работу. За окном засинели ранние декабрьские сумерки и пошел снег. Сначала летели мелкие невесомые снежинки, а потом повалил серьезный тяжелый снег и началась метель, закружила, завеяла. Юлия подошла к окну, стояла бездумно, всматривалась в мутную белесую пляшущую пелену…

Около пяти позвонила Ирка. Юлия ни словом не обмолвилась о втором обмороке. Ирка сказала, что приедет прямо сейчас, но Юлия ответила, что не нужно, она простыла, кашляет и чихает. И Алекс отпаивает ее горячим бульоном.

– Алекс дома? – удивилась Ирка.

– Дома, – ответила Юлия. – Сочиняет новую программу, на работе не получается, все время мешают.

– Медовый месяц, – хмыкнула Ирка, – часть вторая. Вечная весна. Марик не звонил?

– Не звонил.

– Вы что, отключались? Я все утро названивала, и ни ответа, ни привета. Что-то Марик наш задергался. Смотрит на меня как на врага народа. Ты не тяни с разговором, чем раньше, тем лучше. Он сейчас так обижен, что способен на все.

– Не отключались, может, просто не слышали. Поговорю, – пообещала Юлия. – Завтра. Или послезавтра.

Около семи Алекс наконец захлопнул лэптоп и потянулся.

– Юльця, не хочешь подышать воздухом? – предложил.

Юлию обдало жаром – Алекс никогда не называл ее «Юльця». Так называл ее только Женька.

– Хочу!

Они вышли на крыльцо. За пределами дома была уже ночь. Снежинки прикасались к лицу быстрыми движениями, как будто птица тюкала клювом, оставляя после себя ощущение несильного ожога. Через минуту-другую лицо горело, как от крапивы. Ветер шумел в невидимых верхушках деревьев. Мелодично звенели китайские колокольчики над дверью.

– Как хорошо! – воскликнула Юлия. – Пошли!

Взявшись за руки, они спустились с крыльца и неторопливо побрели по засыпанной снегом дорожке в сад. Сюда не доходил свет фонаря, и снег светился голубоватым сиянием. Воздух сладко таял в гортани. Они обошли вокруг дома, проваливаясь в сугробы, которые намело с подветренной стороны. Потом Юлия упала, оступившись. Рухнула в сугроб, как срубленное дерево. Алекс упал рядом. Не разнимая рук, молча, они лежали в сугробе, и снег постепенно засыпал их. Вкрадчивый холод легко и незаметно забирался под шубу Юлии. Ей не хотелось шевелиться. И вместе с тем чувство, что она может каждую минуту подняться, придавало дополнительную сладость ощущению слияния с метелью. Ей стало казаться, что она угадывает определенную мелодию в завываниях ветра. Мелодию и ритм. Метель бросала горстями снег и пела.

«Если остаться здесь, – думала лениво Юлия, – если остаться… к утру засыплет совсем, и никто не узнает, где они. Никому не придет в голову, что они лежат под снегом, рядом с домом, как… как… в могиле? Нет! Не хочу!»

– Алекс! – позвала она. – Ты где?

Алекс не отвечал.

– Алекс! – позвала она громче. – Мне холодно!

Алекс по-прежнему молчал.

– Я хочу чая! – закричала Юлия. – С малиной! И жареной картошки, – прибавила она через долгую минуту. – Если ты сию минуту не встанешь, я уйду одна!

Алекс перевернулся, подул ей в лицо, сдувая снежинки. Она видела над собой его блестящие глаза и блестящие зубы. Он смеялся. Она потянулась к нему лицом. Губы его были холодными и шершавыми. Жесткий подбородок царапнул ей щеку.

– Юлька! – прошептал Алекс. – Юлька, я так тебя люблю! Не пугай меня больше!

– Не буду, – прошептала она едва слышно. – Я больше не буду.

…Он чистил картошку, потом крупно нарезал ее в сковородку. Юлия наблюдала за его неторопливыми движениями, по-мужски скупыми. Женщина в кухне ведет себя иначе. Она делает сразу много дел – чистит, жарит, моет, переставляет, роняет на пол, достает посуду. Алекс работал красиво. Накрыв сковородку крышкой, он достал тарелки, потом стал резать хлеб. В его движениях были неторопливая уверенная обстоятельность и сила. «Такой идет до конца», – подумала вдруг Юлия, испытывая странное томление. Ей хотелось подойти к Алексу, прижаться лицом к его спине, как раз между лопаток. Почувствовать его запах и ровное биение сердца. Она полулежала на диване, сонная, укрытая пледом. Ей было уютно и тепло, обветренное лицо горело.

– Я хочу вина, – сказала Юлия. – Красного!

Они пили вино и ели жареную картошку. Картошка была жестковата. Юлия ловила на себе взгляды Алекса. Давно она не чувствовала подобного голода. Да что это с ней?

– Я буду жарить картошку каждый день, – сказал вдруг Алекс. – Два раза в день, хочешь?

– Хочу, – отвечала Юлия с набитым ртом.

Алекс легко поднялся со своего места, обогнул стол и сел на пол у ног Юлии. Обнял ее колени. Ей показалось, что он сейчас заплачет.