— Я понимаю, что тебя воспитали в спецназе ГРУ, привили там то, что тебе по рождению чуждо, — даже после своего фырканья Темирхан старался сохранять голос спокойным. — Но ты подумай об отце, о его памяти, о том, за что он, наша мама, брат и сестра погибли такой страшной смертью. Да, вспомни об этом и подумай.

— Как раз об этом я хотел тебе и сказать. Ты веришь письмам имамов, которых даже не знаешь, с которыми никогда не встречался. Я же верю человеку, который меня усыновил и воспитал. Я знаю его честность и даже солдатскую прямолинейность. Он говорил об отце прямо противоположное, утверждал, что тот был неподкупным борцом с бандитами, никому из них спуску не давал, в первую очередь карал таких негодяев, как твои собратья по оружию, каким ты и сам, к сожалению, стал. За это враги ему отомстили. Я готов продолжать дело отца. Ты же идешь против всей его жизни, совести, всего того, чему отец тебя учил. Ты хоть раз вспоминал его слова о том, что каждый человек должен быть в первую очередь чист перед самим собой, перед своей совестью? Не важно, что про тебя говорят или думают другие люди. Главное, перед собой будь честен. Я отлично помню эти слова. Но ведь отец говорил их при тебе. Значит, и ты должен помнить. Отец никогда не обманывал. Он не мог быть предателем своего дела. Вспомни его. Не забывай эти слова. Он ведь и к тебе их обращал, когда говорил.

— Я помню и придерживаюсь своей чести. А ты — просто дитя российской пропаганды, — вдруг неожиданно резко сказал Темирхан, словно что-то решив для себя.

— А ты — дитя антироссийской пропаганды, хотя и являешься воспитанником короля Иордании, который считает себя искренним другом России. Ты же, насколько я знаю, оканчивал академию королевского спецназа, которая находится под его патронажем.

— Да, я даже бывал на приеме в официальной королевской резиденции — дворце Рагадан, где король, среди других гостей, пожал руку и мне. Я горжусь этим.

— Слава Аллаху! Но это же не говорит о том, что ГРУ или ФСБ подготовило и провело покушение на нашего отца.

— Ты не желаешь принимать очевидного.

— Чего я не желаю принимать? — спросил Ибрагим Владимирович.

— Того очевидного факта, что ты — сын Дагестана.

— Я — сын отца аварца и русской матери. При этом, в отличие от тебя, — гражданин России. Дагестан — тоже часть России. Вот это я принимаю с открытым сердцем и, в отличие от тебя, понимаю, что дагестанцы тоже разные бывают. Встречаются такие, которые мешают своему собственному народу жить нормально, навязывают ему волю, продиктованную извне. Бывают такие, которые хотят жить по-своему, без чужих указок, по своей воле, в ладу со своей честью.

— Но ведь есть же еще и наша вера! Она превыше всего. — Старший брат никак не желал униматься, старательно искал все новые и новые аргументы.

— Кстати, насколько я помню, твой любимый король Иордании Абдалла Второй сам выступал за мирный ислам, против всяческого навязывания его силой, такого трактования, которое большинство мусульман мира не принимают. Он даже распустил у себя в Хашимитском королевстве партию «Братьев-мусульман», которые желали его свергнуть точно так же, как ты хочешь уничтожить в Дагестане российскую власть.

— Вот именно. В Дагестане. Российскую власть. В Дагестане она должна быть дагестанская. Мой народ имеет полное право управлять своей страной.

— Ты ведь знаешь, что такая попытка была предпринята в Чечне. Не буду тебе объяснять, к чему это привело. Понятия власти и народа вообще несовместимы. Народ хочет одного, а власть — совершенно другого.

В это время в кармане у эмира зазвонил телефон. Темирхан прекратил спор, отошел на два шага и достал его.

— У тебя здесь даже связь имеется! — удивился старший лейтенант.

— Конечно. Я специально выбирал место, где она лучше работает.

— Можно подумать, что у тебя было много мест на выбор, — сказал командир разведывательной роты и усмехнулся по поводу хвастовства старшего брата. — Я обложил тебя здесь, под землей, отрезал тебе и твоей банде все пути отхода.

Темирхан посмотрел на определитель номера и ответил торопливо, словно давно уже ждал этого звонка и не желал теперь отвлекаться на разговоры даже с братом, недавно вновь обретенным:

— Да. Слушаю тебя, Юнус.

Тут Ибрагим Владимирович заметил, что брат незаметно, как ему самому, должно быть, показалось, нажал кнопку отбоя и продолжал говорить в микрофон аппарата, который был уже выключен. Старая хитрость, которой трудно обмануть опытного военного разведчика, даже пережившего только что стресс, ранение и контузию.

Темирхан говорил явно для младшего брата, делал паузы, когда якобы слушал слова собеседника. Но эти перерывы были неестественно короткими, словно абонент общался с эмиром одними только междометиями.

— Так. Да, очень хорошо, Юнус. Ты отлично справился с этим делом. Я твою услугу не забуду, достойно награжу тебя за нее. И что старик говорит? Да, он такой по натуре, насколько я знаю. Просит, говоришь. Ну и пусть просит. Нет, мне с ним говорить не о чем. Ты так ему и передай. Пусть ворчит сколько угодно. Ему это по возрасту положено. У меня все. А ты не отпускай их, держи там. — Эмир замолчал, сунул трубку в карман и посмотрел на брата взглядом классического победителя.

Ибрагим откинулся на подушку и заворочался так, словно почувствовал боль в спине. При этом он проверял, какие именно движения делают ее самой сильной.

— Болит? — заботливо спросил Темирхан.

— Есть немного.

— Когда мы отсюда выберемся, я тебя сразу к врачу отправлю, — пообещал Темирхан. — Лучшего лекаря для тебя найду.

«Старший брат снова воспылал ко мне, младшему, самыми высокими чувствами, — подумал Ибрагим Владимирович. — Видимо, что-то у него пошло не так, как ему хотелось, вот и он решил купить любовь к себе нарочитой заботливостью».

— Врачи по нынешним временам деньги очень уж сильно любят, — продолжал эмир. — Я им много заплачу, чтобы они тебя на ноги поставили как можно быстрее.

— Да, найти хорошего патологоанатома сейчас не так-то просто. — Название этой врачебной профессии младший брат произнес по-русски, поскольку не знал такого слова в аварском языке. — К тому же я совсем не уверен в том, что вы отсюда выберетесь. Не скажу за тебя лично, а насчет всех остальных твоих бандитов я уверен, знаю, что они под землю забрались не напрасно. Все здесь и останутся. Я об этом хорошо позаботился. Скорее всего, и тебе выйти отсюда не удастся.

Старший брат широко и слегка наивно улыбнулся. Совсем как в детстве. Он тогда улыбался точно так же, особенно если не желал принимать всерьез слова младшего брата. Это воспоминание крепко ударило в голову старшего лейтенанта.

Весь этот разговор Ибрагим Владимирович завел в первую очередь для того, чтобы отвлечь внимание Темирхана от звуков, доносившихся сюда извне. Может быть, даже разозлить его, заставить ругаться, кричать.

Сам он, конечно, не демонстрировал этого, однако к тому, что происходило за одеялом, закрывавшим вход в грот, прислушивался старательно. Во время монолога брата, произносимого в выключенный телефон, Крушинин разобрал, как кто-то упал рядом с входом и не стал вставать, не гремел бронежилетом и металлом в подсумках — ручными гранатами и рожками с патронами. Так обязательно случилось бы при, скажем, спотыкании, когда кто-то быстро поднимается. Более того, старший лейтенант слышал даже очень характерный глухой удар. Так пуля бьет человеку в голову.