Осень догорала, ничего не происходило, и он постепенно началуспокаиваться. Вышел в свет следующий номер «Осинового листа». Предыдущий номерстал реже попадаться в киосках и на библиотечных столах — его похоронили в кучедругих журналов или перевели на пленку. Хотя по-прежнему в любой момент моглопроизойти что-то непредвиденное, — и Морт мрачно полагал, что теперь емупредстоит прожить в ожидании катастрофы всю оставшуюся жизнь. Но как это ислучается чаще всего, с глаз долой — из сердца вон.

Затем, в ноябре того же года, пришло письмо из «Осиновоголиста».

Морт держал его в руках, глядя на свое имя на конверте, идрожал мелкой дрожью. Его глаза наполнились какой-то жидкостью, слишком горячейи едкой для того, чтобы быть похожей на слезы, и конверт сначала удвоил вес вего руке, а затем утроил.

Поймали. Меня поймали. Они хотят, чтобы я ответил на письмо,которое им прислал Кинтнер… Или Перкинс… Или один из студентов класса… Меняпоймали.

Он подумал о самоубийстве — очень спокойно и деловито. У егоматери было снотворное. Морт мог бы воспользоваться им. Примирившись с этоймыслью, он вскрыл конверт и медленно вытянул канцелярский лист. Он долго держалего сложенным и думал, не сжечь ли не глядя. Морт не был уверен в том, чтосможет прочесть свой смертный приговор. Он боялся сойти с ума.

Давай, черт побери! Разворачивай бумагу и читай. Последнее,что ты еще можешь сделать, это хотя бы узнать о последствиях. Ты не можешьизбежать их. Но, ради Бога, стоит хотя бы взглянуть, что они пишут.

И развернул письмо.

Дорогой Морт Рейни!

Ваш рассказ «Глаз вороны» был необычайно хорошо принятчитателями. Прошу простить, что так долго не сообщали вам об этом, честноговоря, мы ожидали получить сообщение от вас. Столько лет вы так терпеливопредлагали нам свои работы, что ваше молчание теперь, когда вам наконец удалось«сделать это», несколько озадачивает. Если публикация вашего рассказа чем-товам не понравилась — шрифтом, дизайном, расположением и т, д., — мы надеемся,что вы сообщите об этом. И, кстати, как насчет другого рассказа?

С уважением. Чарли, Чарльз Палмер, помощник главногоредактора.

Морт перечитал это письмо дважды, а затем разразилсялошадиным смехом, от которого задрожали стены, — к счастью, дома никого небыло. Он слышал выражение «живот надорвать от смеха» и теперь испытал это насебе — он чувствовал, что если не остановится, у него действительно надорветсяживот и кишки расползутся по полу. Он уже собирался отравиться, а в журналехотят знать, понравился ли ему шрифт, которым был напечатан его рассказ! Мортожидал узнать, что его карьера — не начавшись — уже безнадежно загублена, а онихотели новых рассказов! Новых рассказов!!

Он засмеялся — скорее, завыл — и вскоре его смех превратилсяв истерический плач. Затем сел на софу, еще раз перечитал письмо ЧарльзаПал-мера и плакал до тех пор, пока снова не засмеялся. Наконец Морт встал,прошел в комнату, лег на кушетку, подложил под себя подушки так, как емунравилось, и заснул.

Эта история сошла ему с рук. Так все и кончилось. И онбольше никогда не делал ничего даже отдаленно похожего. Все случилось почтитысячу лет назад, и непонятно, почему теперь это снова всплыло в его памяти ипреследует его?

Он не знал, он просто хотел прекратить думать об этом.

— И немедленно, — произнес он в пустой комнате и быстроподошел к кофеварке, стараясь не обращать внимания на головную боль.

Ты знаешь, почему ты вспомнил об этом.

— Заткнись. — Он сказал это довольно дружелюбно, дажевесело.., но, взяв кофеварку, заметил, что руки у него дрожат.

Невозможно вечно скрывать свои грехи. Ты, наверное, болен,Морт.

— Заткнись, я же предупредил тебя, — сказал он веселым,дружелюбным тоном.

Ты, должно быть, очень болен. Похоже, что у тебя нервный со…

— Заткнись! — закричал он.

И со всей силы швырнул кофеварку о стену. Она перелетелачерез кухонную стойку в комнату, несколько раз перевернулась в воздухе,врезалась в стеклянную стену, разбилась вдребезги и замертво упала на пол. Онпосмотрел на стеклянную стену и увидел длинную серебристую трещину, котораяначиналась там, куда попала кофеварка, и зигзагом тянулась к потолку. Мортуказалось, что такая же трещина образовалась у него в голове.

Но противный голос действительно заткнулся.

С трудом передвигая ноги, он прошел в ванную, взял будильники вернулся в гостиную. На ходу поставил будильник на половину одиннадцатого. Вполовине одиннадцатого он должен пойти на почту, получить свою посылку, и тогдавесь этот кошмар останется позади.

А пока надо поспать.

И желательно на кушетке, где ему всегда спалось лучше всего.

— У меня нет нервного срыва, — прошептал он своемутоненькому голоску, но тот и не собирался спорить.

Морт решил, что голосок испугался. «Вот и хорошо, — подумалон, — так ему и надо», — потому что этот голосок пугал его.

Он всматривался в серебристую трещину на стеклянной стене ивдруг вспомнил о том, как позвал горничную мотеля и попросил у нее служебныйключ. Вспомнил о том, как темно было в комнате и как он стоял в дверях,дожидаясь, пока привыкнет к темноте. Вспомнил их голые плечи. Вспомнил ихиспуганные глаза. Вспомнил, как закричал. Он не помнил, что именно — и так и непосмел потом спросить об этом у Эми, — но, судя по выражению их глаз, он кричалчто-то очень гадкое.

Если когда-нибудь у меня и мог быть нервный срыв, подумалон, разглядывая мерцающую трещину то это случилось бы именно тогда. Чертпобери! Это письмо из «Осинового листа» не идет ни в какое сравнение с теммгновением, когда он открыл дверь номера в мотеле и увидел свою жену с другиммужчиной, лощеным торговцем недвижимостью из какого-то дурацкого городишки вТеннесси…

Морт закрыл глаза и открыл их потому, что рядом с ним кричалкакой-то новый голос. Это был будильник. Туман рассеялся, солнце уже взошло,пора идти на почту.

По дороге Морт неожиданно почувствовал уверенность в том,что федеральная почта уже пришла.., и что сейчас он увидит в окошке огорченнуюфизиономию Джульет, которая сообщит, что для него ничего нет. А как же егодоказательство? Оно развеется как дым. Эта уверенность была ни на чем неоснована — Херб был предусмотрительным человеком и никогда не давал обещаний,которые не мог сдержать, — но чувство было слишком сильным, чтобы с нимбороться.

Он заставил себя выйти из машины, и путь от дверей почтовогоотделения до окошка, за которым Джульет Стокер сортировала почту, показался емудлиной по меньшей мере в тысячу миль.