Но я знаю, что это не окончательный эффект, если случилось то, что должно было случиться. Никакие ржавые трубы или прочий никчёмный реквизит не смогут предотвратить драматический финал этой пьесы.

На столе перед женщиной горят две свечки в банках из-под варенья. Она опёрлась о руку, как будто спит, а может, просто закрылась от шума музыки, дыма и мерцающего света.

Женщина без лица всё ещё одета в ту самую ночную рубашку с футболкой под ней – как и в прошлый раз. Её тело и голова серы и покрыты тонким слоем пепла, что делает её похожей на мумию, каких показывают в документальных фильмах про Помпеи и другие подобные места.

Свечи в банке почти догорели, и когда я подхожу совсем близко к столу, они гаснут. Струйки дыма поднимаются над банками и овевают моё лицо, как стая светлячков, а потом растворяются и исчезают.

– Ты кого-то ждёшь?

Она молчит, а я с тяжестью опускаюсь на диван с противоположной стороны стола и устраиваюсь поудобнее. Стены влажные и холодные, как будто этот дом находится на морском дне, и ледяная морская вода бьётся о бетонные стены.

Я наклоняюсь к ней и аккуратно провожу по её густым салатовым волосам, падающим на лицо. Они холодные и жёсткие, и когда по ним проводишь, потрескивают так же, как промёрзшая одежда. Смахнув с нее пыль, я обнаруживаю скользкую прозрачную оболочку, покрывающую её тело. Это лед. Она замёрзла насквозь, как рыбина или кусок мяса, который только что достали из морозилки.

– Что ты здесь делаешь? – Я снова наклоняюсь над столом и аккуратно соскребаю пыль с промёрзшего трупа. Похоже на то, как стряхивают сажу со старого снеговика, грязь соскальзывает, а под ней – серо-чёрные следы на белесом льду, там, где тела коснулась моя рука. Под пылью мне открывается сине-лиловая кожа, покрытая бронзовыми пятнами.

Я провожу ладонями по столу между нами, сметаю десятилетние слои пыли и грязи, чтобы разглядеть стекло под ними. Кажется, что я нахожусь в зоне, отведённой для умерших и умирающих, перевалочный пункт, где и я, и женщина без лица, оба ждём отправки дальше, из одного состояния в другое.

Музыка резко затихает, система, кажется, уже достаточно потрудилась, и в комнате воцаряется жуткая тишина. Её нарушает только шум мотора, вращающего диско-шар на потолке, и редкие скрипучие звуки дым-машины на последнем издыхании.

– Может быть, где-то произошла ошибка? – я вожу рукавом куртки по столу, пока он не становится достаточно чистым. – Перекрёстная связь между тобой и ею?

Я вытряхиваю карманы и коробки в поисках упаковок таблеток, достаю нужные и кладу их на стол.

– Понимаешь, я должен был встретиться здесь с другой.

Я расставляю таблетки и пилюли рядами, чтобы в итоге из них получилось слово «ФРЕЙ». Я пальцем указываю на четыре таблеточные буквы и поднимаю взгляд на ледяную женщину передо мной:

– Она, – я оглядываюсь, улыбаясь, – это для нас с нею устроен этот праздник.

В комнате уже не так пыльно, как при включённой музыке. Я хватаю пару таблеток, образовывавших стержень буквы Ф, и заглатываю их слюной, которую собираю со слизистой оболочки щёк. Я собрался было проглотить ещё, но внезапно снова включается музыка. Скрипящий вой доносится из колонок, когда вступают гулкие барабаны и глубокий мужской голос, он поёт: «Ooh, give you up, oh, give you up. Oh, never gonna give, never gonna give»[25].

Пыль снова начинает парить и виться в такт гулу из колонок. Я достаю мобильный и набираю последний номер. Остался ещё один человек, с которым мне надо поговорить, прежде чем отправляться в путь:

– Торкильд? – голос Лиз мягкий, тёплый и как всегда с оттенком двойственного ожидания того, какой именно Торкильд на этот раз будет с нею говорить.

– Привет, Лиз, – бормочу я, пытаясь отряхнуть пыль со рта.

– Где ты?

– На дискотеке, – всхлипываю я и хватаю ещё таблетки со стола.

– Что-что?

– Я на дискотеке, – спокойно отвечаю я, глядя на диско-шар. Он скрипит и всё крутится и крутится. В дым-машине, кажется, закончился дым, она разве что изредка покашливает, извергая после этого серые облака пыли. Они ложатся на пол, а потом оседают на горы всякого старого дерьма. – На маяке.

– Но… но?

– Кто-то устроил для нас праздник.

– Для кого? – напряжённо спрашивает она, – не понимаю.

– Праздник для мёртвых, – я глотаю остатки буквы Ф и букву Р целиком, – и для тех, кто скоро пойдёт следом.

Я наполняю рот новыми личинками, окидываю взгляд сюрреалистичный танцпол, задрапированный пылью и мигающим светом.

– Ты на меня злишься?

– Нет, Лиз. Я не злюсь.

Тело больше не болит, а внутри какое-то странное чувство, такое же, как когда я был на борту самолёта, который должен был доставить меня в США. Всего пару дней спустя мы с Анн-Мари отправили формуляры с просьбой расторгнуть наш брак раз и навсегда.

Ни посредники, ни время разлуки не помогли, ничто не могло помочь, мы уже давно это понимали. Единственным выходом было увеличить расстояние между нами. Когда я сидел и смотрел, как самолёт входит в облака и в конце концов вылетает с другой стороны, я осознал, что прошлый Торкильд больше никогда не покинет этот самолёт, когда мы приземлимся в международном аэропорту Майами через одиннадцать с половиной часов. Ровно так же, как это был новый Торкильд, когда его вытаскивали из душевых в подвале ставангерской тюрьмы полутора годами ранее, и ещё один новый Торкильд, который вышел из тюрьмы почти неделю назад.

В общем-то Торкильдов было много. Слишком много. И до этого тоже, начиная с момента, как мы покинули дом в Исландии и переехали в Норвегию, в Осло, с мамой и Лиз, давным-давно. Но этот раз последний. Время Торкильда истекло.

– Я рассказывал тебе про трубу? – пыль летает по комнате, от пола до потолка, от неё чешутся глаза и нос. На диафрагму будто давит кирпич, не желая двигаться с места.

– Нет, – шепчет она, – ты ничего не рассказывал о том, что случилось в тюрьме.

Я наклоняю голов набок, чтобы сидеть в полуприподнятом положении, повернув голову к стене и к женщине с другой стороны стола.

– Ну, тогда пришло время, – бормочу я и закрываю глаза, – пока не закрылись двери и оркестр не уехал домой.

Ставангерская тюрьма, 13 февраля 2012 г.

Роберт, любовник Арне Вильмюра и партнёр по танцам Фрей, которого я встретил на танцевальном кружке в Сёльберге, послал мне письмо, в котором просил о встрече со мной после того, как я оказался в заключении. Я видел его в машине на стоянке вместе с Арне в тот день, когда он приехал. Они целовались и долгое время сидели в обнимку, а потом он вышел из машины.