— Лукас, прости меня. Пожалуйста, прости, мне так ужасножаль!

— Я понимаю. Просто это уже ничего не изменит. — Онпоморщился и посмотрел на лежавший внизу город. Филадельфия не сверкала так,как Нью-Йорк, но все же была достаточно яркой: больше света, чем тьмы. — Мамаосталась одна. Она потеряла Эдуардо, потеряла меня, потеряла свою ячейку. Чтоона будет делать? Кто будет рядом с ней? Я собирался уйти с тобой и не жалею обэтом, но когда я принимал это решение, то считал, что с ней останется Эдуарде.Я знаю, ты думаешь, что она несгибаемая, и так оно и есть, но это...

Я так сильно переживала из-за себя и своих друзей, что проКейт даже не подумала. А ведь она оказалась практически в такой же ситуации,что и мои родители, — да нет, хуже, потому что они были вдвоем, а Кейт осталасьодна.

— Но ты же наверняка сможешь ей позвонить или написать,когда мы будем чувствовать себя в безопасности?

— Если я когда-нибудь с ней свяжусь, она сообщит ЧерномуКресту. Таковы правила. Она их не нарушит.

— Даже ради тебя? — Я не могла поверить в это, но Лукас,похоже, верил.

Он посмотрел на свое отражение в воде каким-то усталымвзглядом. Я заметила, что гнев его утих, сменившись подавленностью. Видеть этобыло ничуть не легче.

— Мама хороший солдат. Я тоже пытался стать таким.

— Ты им стал.

— Хорошие солдаты не жертвуют делом ради любви.

— Только ради любви и стоит идти на жертвы. Лукас печальноулыбнулся:

— Ради тебя — стоит. Я это знаю. Даже если ты совершаешьошибки. Потому что, Бог свидетель, я тоже их совершал.

Мне хотелось обнять его, но каким-то шестым чувством японимала: момент неподходящий. Лукас должен был сам справиться с терзавшими еговнутренними демонами.

— Я всю свою жизнь провел в Черном Кресте, — продолжал он. —Я всегда знал, кто я такой и какова моя цель. А теперь не понимаю, что будетдальше. Это... это пугает.

Он взял меня за руку:

— Но до тех пор пока мы есть друг у друга, оно того стоит.

— Я знаю. Но все еще думаю... Лукас, какими мы с тобойстанем?

— Не знаю, — честно ответил он.

Я обвила руками его шею и крепко прижалась к нему. Мынуждались не только в любви — нам нужно было верить.

Следующие несколько дней прошли спокойно. Хотя Лукас все ещегрустил о матери, мы больше не ссорились. Мы смотрели телевизор или простогуляли, любуясь достопримечательностями Филадельфии. Один раз мы разделились. Япошла искать ресторан, где требовались официантки, а Лукас справлялся о работев гаражах. К нашему удивлению и облегчению, мы оба получили предложение начатьсразу после праздников.

И каждую ночь мы проводили в нашем номере в отеле. Вместе.

До сих пор я даже не представляла, что можно хотеть кого-тосильнее и сильнее с каждым днем. Но одно я знала точно: я перестала стесняться.У меня не было никаких сомнений. Лукас знал меня лучше всех, и никогда я нечувствовала себя надежнее, чем с ним, — в безопасности, полной. Абсолютной. Ясво-

рачивалась клубочком рядом с Лукасом и засыпала так крепко,что не видела никаких снов.

Ну, за исключением ночи четвертого июля. Может, виноватыфейерверки, а может, сахарная вата, которой я переела накануне, но той ночью яувидела самый яркий сон из всех.

— Я здесь, — сказала девушка-призрак.

Она стояла передо мной и выглядела не как фантом, а какнормальный человек. Но я ощущала в ней смерть, высасывающую тепло из моеготела. Она делала это не специально — такова была ее природа.

— Где мы? — Я оглядывалась, но ничего не могла увидеть. Тамбыло так темно!

Она ответила только:

— Смотри.

Я опустила взгляд и увидела далеко внизу землю. Мы парили вночном небе. «Как звезды», — подумала я и на мгновение почувствовала себясчастливой.

Потом я поняла, что узнаю фигуры, бредущие там, внизу.Лукас, опустив голову, шел к дереву, раскачивавшемуся под порывами сильноговетра. За ним следовал Балтазар.

— Что они делают? — спросила я.

— Общую работу.

— Я хочу посмотреть.

— Нет, — ответила девушка-призрак. — Ты не захочешь этоговидеть, поверь.

Ветер дул все сильнее. Бело-голубое платье призрака трепеталопод его порывами.

— Чего ты не разрешаешь мне увидеть?

— Смотри, если хочешь. — Она печально улыбнулась. — Но тыпожалеешь.

Я должна посмотреть... я не могу этого видеть... просыпайся,просыпайся!

Задыхаясь, я резко села. Сердце колотилось как сумасшедшее.Почему этот сон так ужасно напугал меня?

Пятого июля, после звонка Вика, сообщившего, что он с семьейуже в аэропорту, мы выписались из отеля. Пришлось довольно долго ехать наавтобусе, а потом пройти несколько кварталов от ближайшей остановки. Но все этопоказалось сущей ерундой, когда мы завернули за угол опустевшего дома Вика иввели код сигнализации винного погреба.

— Ого! — воскликнул Лукас, когда наши глаза привыкли ктусклому свету. — Да он огромный!

Подвал был размером с целый этаж громадного дома Вика. Оноказался разделенным на комнаты, — видимо, когда-то давно, еще до того, как егопревратили в винный погреб, в нем жили. Я вспомнила слова Вика о том, что егоотец не занимается коллекционированием вина, как дед, и поразилась: сколько жеспиртного хранилось тут тогда? Старые истертые дубовые половицы, видимо,отродясь не натирали.

Мы прошли вглубь и увидели, что там горит небольшая лампа вформе гавайской танцовщицы. Она освещала настоящий клад с сокровищами:простыни, лоскутные одеяла, надувной матрас, еще не вынутый из чехла, простуюскладную металлическую кровать, какие часто встречаешь в отелях, небольшойдеревянный стол и стулья, корзинку, полную разномастных тарелок и чашек синегои белого цвета, рождественскую гирлянду, микроволновку, мини-холодильник (ужеподключенный к розетке и работающий), книги и DVD-диски, старый телевизор и DVD-плеери даже персидский ковер, стоявший скрученным в углу.

Я взяла со стола лист бумаги и прочитала вслух:

— «Эй, ребята. Мы с Ранульфом притащили сюда с чердакакое-какие вещи. От телевизора, конечно, мало толку без антенны, но вы сможетесмотреть фильмы на DVD. В холодильнике есть содовая и фрукты, и Ранульф оставилдля Бьянки несколько пинт крови. Надеюсь, это пригодится. Мы вернемся всередине августа. Не делайте того, чего не стал бы делать я. С любовью, Вик».

Лукас скрестил на груди руки:

— Чего бы Вик не стал делать?

— Скучать. — Я широко улыбнулась.