за ствол крепче, на ногах устояла. В голове-то думок тьма, а уцепиться не за что. Одно только и припомнила, как Власий назвал ее Рябинкой… Слезы никак не шли: ни горя вылить, ни душу просветлить. С того и крикнула, будто раненая птаха:

– Влас!! Где ж ты?!

Глава 23

– Ероха, парку добавь. Ну, куда, куда тебя шатнуло-то, недоумок! – ярился Прохор.

Влас ухмылялся, глядел на дружков своих, что подначивали друг дружку почитай с того мига, как взошли в пар. Первый день так-то: спокойно, без сечи и опаски, что ворог наскачет. Банька справная, хозяева добрые, можно, поди, передохнуть, веки смежить, уснуть.

– Власька, ты ложись. Отхожу веничком, засияешь, – Проха сунулся к бояричу, а тот и согласился. Уж дюже хорошо парил рыжий – с оттяжкой, да споро.

– Слушай, Власий, а теперь-то как? Неська утек с семьей, куда идет никому неведомо. Так и будем шастать за ним на Зотовской земле? А ну как их метнет в сторону Череменца? – Ероха зачерпнул ковшом водицы свежей, в лицо себе плеснул.

– За ним три десятка пошли, чай не дуралеи. Сыщут. А мы тем временем обшарим лес, пройдем через Любимово, а потом уж и к Череменцу повернем. Неська что, пустое. Ты бойся Рыбьего глаза, вот тот ратится насмерть. Тьфу, Проха, давай полегче! Всю спину изодрал! – Власий дернулся, но не встал. Хорошо было в бане-то, да и давно уж не парился, почитай с месяц в доспехе спал, ел и на двор бегался.

– Слышь, а ну как к скиту полезут? – Ероха не унимался. – Там ить…ну сам знаешь…

– К скиту выйдут токмо по дурости или ежели мы сами припрем. Куда им там деваться-то? – говорить-то, говорил, а у самого кулаки сжимались: опасался и за Рябинку свою сварливую, и за брата ее, и за дядьку Петра. – Возле Лавра полтора десятка Терентия. Управятся. Но поглядеть надобно. Ты вот что, в Сомовку отправь кого посмышленее, пусть отцу передаст, что пройдем через Любимово и сразу к скиту. А в Шалках оставим дозор из воеводских.

– Прям так бежать? – Ероха руками развел. – Без порток? Так-то я не стыдливый, но, боюсь, девки по пути навалятся, зацелуют до смерти.

– Было б за что челомкать, – Проха кинул веник в лохань с водой, умылся и присел на полок. – Ты, Ерох, парень с выдумкой, токмо богатство твое не так, чтоб большое. Ты уж прикрывай пока бежать будешь, инако не зачеломкают, а засмеют.

– Чего?! – взвился Ерофей. – Кто б говорил! На себя глянь, гулькин нос и то длиннее!

И пошло-покатилось. Влас едва от смеха не издох, пока слушал у кого и что больше.

– Уймитесь, срамники, – Власий поднялся, ухватил крепкими руками лохань с водой и на себя вылил. – Пойду с Акимом словом перекинусь.

И пошел вон из пара. Жаль, не услыхал, как Ероха тихо молвил дружку своему рыжему:

– Прох, так-то, ежели на Влаську глянуть, нам с тобой обоим прикрываться надоть. И вот за что такое? Кому и богатство, и сословие боярское, а кому нос гулькин.

Дверь бани Власий отворил не без труда: разбухла от тепла. На морозец вышел, вздохнул глубоко, а уж потом и заулыбался.

– Еленка-Рябинка, свидимся уж вскоре. Ты уж поскучай обо мне, приветь ласково, – потом улыбку-то с лица смел. – С тебя станется… Наново ругаться примешься, сварливая.

– Влас! – Аким шагнул с крыльца Зотовских хором. – Ты когда своих к Любимово двинешь?

– Так вторым днем хотел. Людишки устали, продохнуть бы. Аким, в Любимове надолго не задержусь, хочу к скиту ехать. Неська с Рыбиной могут и туда сунуться. А там…

– Да понял я, понял, – Аким подошёл к брату и брови изогнул ехидно. – Что, по зазнобе своей тоскуешь? Ништо, езжай. Обскажи, каков ты орел. Как сёкся за дом ее, да за людей.

– Отлезь, – Влас пнул брата легонько кулаком в плечо. – Ты тут поглядывай. Чаю привезти Лавра вскоре. Тогда уж и тронешься к дому.

– Сберегу хоромы соседские, не боись, – Аким хлопнул брата по плечу широкой ладонью. – Езжай третьим днем. Завтрева посидим, пива хлебнем, а?

– Аким…я…

– Я, я… – засмеялся. – Ладноть, но будешь должон! До Сомовки доберешься, там и посидим.

Власий кивнул и пошел в дом. В ложнице упал на лавку и заснул в один миг, не услыхал, как Проха с Ерохой влезли и полегли вскоре, как и сам боярич.

Спал крепко, будто умер на недолгое время, а к рассвету подскочил на лавке, уселся, затревожился.

– Что за сон такой дурной… – зашарил рукой по полу, сапоги нашел и натянул.

Потом встал и принялся надевать на себя поддоспешник теплый, вслед за ним бездумно нахлабучил шапку, а уж потом остановился.

– Проха, Ероха! Вставайте. Ехать надо.

– Власий, ты никак занемог, – осипший голос Прохи прошелестел по полутемной ложнице. – Все неймется тебе. Куда теперь-то?

– В скит. Немедля.

– Что? Ты что заполошился, а?

Власий промолчал, не стал говорить, а все с того, что и сам не знал, почудилось ему иль нет. Одно разумел крепко – Еленке худо, инако не звала бы его, не кричала раненой птахой, и не снился бы ему бледный лик Рябинки с окаянными синими глазами.

Без малого через час десяток ратных уж был верхами, дожидались Савку Дикого.

– Власий, этот упырь едва задницей шевелит. Ворчит, как бабка моя, царствие ей небесное! То сапоги ему не те, то морозно, то хари ему наши не по вкусу! – Проха злился, высказывал бояричу. – Ить какой паскудыш, а?!

– Некогда мне его дожидаться! Пусть тут сидит, ирод, коли с лавки слезть не может!

– Да ты толком обскажи, с чего такой переполох-то?

– Не знаю, Прох. Не знаю! Беда, не инако, – Власий тревожился, а Чубарый под ним то чуял и притоптывал, ушами прядал, ярился. – Да где леший этот?! Не явится сей миг, без него уйдем!

– Ты совсем ополоумел, Влас? Куда без Савки-то? А ну как посекут? Я тебе пуп не залатаю! Окромя его некому!