Деллия также пришла в замешательство: чего ждать, когда Блоссий сам признал свою вину? Какие же ещё нужны доказательства, чтобы обвинить его в совращении весталки?

– Выслушай меня, мой августейший супруг! – продолжала Ливия. – Пинария, Великая дева, ходатайствовала перед жреческой коллегией о помиловании соблазнённой жрице. Иначе говоря, она взяла её под своё покровительство в надежде помочь ей искупить свою вину. Нужно также признать, что весталка не нарушила обет целомудрия в той мере, какая предусматривает наказание в соответствии с древними законами. Но если бы меня спросили, будет ли у этой истории трагическая развязка, я бы ответила, что предвижу именно такой исход.

Муж и жена обменялись быстрыми взглядами: за долгие годы супружеской жизни они привыкли понимать друг друга без слов.

– Как ты любишь повторять: спеши не торопясь, – сказала Ливия, положив руку на плечо Августу. – Наберись терпения – и увидишь, как правосудие восторжествует...

И она одарила мужа одной из тех улыбок, которые всё ещё сохраняли власть над его сердцем.

– Ты не должен дольше оставаться в Риме. Если императору донесут о том, что ты пренебрёг решением суда, тебя снова схватят – и тогда тебя уже никто и ничто не спасёт, – говорил Деций Блоссий, обращаясь к брату.

Марк сидел на скамье, склонясь головою чуть не до колен и обхватив голову обеими руками. Его лицо было исполнено страдания; лоб прорезала глубокая морщина; подбородок и щёки, обычно тщательно выбритые, покрылись многодневной щетиной.

– Я говорил тебе, что не уеду из Рима, пока не увижусь с Альбией, – глухо проговорил Марк, не поднимая головы. – Я откажусь от всех своих кампанских владений, от этого дома, от римского гражданства, от своего имени наконец. Но не оставлю Альбию, пока она жива и пока я дышу.

– Марк, Марк, – Деций положил на плечо брата свою холёную ладонь и склонился к нему, – ты не добьёшься ничего хорошего своим упрямством. Напротив, твоё желание во что бы то ни стало встретиться с Альбией, скорее навредит ей и погубит тебя самого. Август чтит древние обычаи, и ничто – никакие земли, никакие деньги, никакие жертвы – не заставит его пойти на уступки. Не для того он стремится восстановить законы предков, чтобы однажды закрыть глаза на нарушение одного из них.

Марк поднял своё окаменевшее осунувшееся лицо, на котором горели только пронзительно-чёрные глаза.

– О боги! Что я слышу? Деций, брат мой, неужели ты веришь тому, о чём говоришь? – воскликнул он и затем, не дожидаясь ответа, продолжил: – Августу никогда не восстановить традиций предков, ибо он сам нарушает их. Жизнь его далеко не столь добродетельна, какой он пытается её представить своим согражданам. Не спорю, Август внушает почтение как государственный деятель, но как частное лицо... Увы, увы, наш божественный грешен как простой смертный. Я даже осмелюсь сказать, что он ничем не лучше нас с тобой или даже хуже нас. По крайней мере, мы не лицемерны...

– Осторожнее, брат! Не забывай, что и слова порою ведут человека к гибели...

Деций хотел ещё что-то прибавить, но насторожился, прислушиваясь к приближающимся шагам.

– Не тревожься, это Овидий, – успокоил брата Марк, заметив перемену в его лице.

Сразу после его слов отделявшая вестибул завеса отодвинулась, и в атрии появился «певец любви». По тому, как от шумного дыхания вздымалась его грудь, по пятнам пота, проступившим на тоге, можно было догадаться, что Овидий едва ли не бегом шёл к дому друга.

– Ты что-нибудь узнал? – кинувшись к нему, вскричал Марк. Он смотрел на знаменитого поэта так, будто только тот один мог оправдать его надежды.

– Её до сих пор держат в заточении, – ответил Овидий и перевёл дыхание.

– Надеюсь, не в Мамертинской тюрьме?

– Нет, хвала свету Гелиоса, не там.

– Тогда где же?

– Басса, служанка Альбии, рассказала, что под домом весталок находится некое помещение, в котором обычно наказывают провинившихся жриц. К примеру, если во время бдения у священного огня весталка уснула или задумалась, и огонь погас, то её отправляют туда, бьют розгами и на какое-то время оставляют одну. Считается, что такой кары достаточно для того, чтобы несчастная в полной мере осознала свою вину и покаялась.

Выслушав Овидия, Марк невольно сжал кулаки, и гримаса невыразимой боли исказила его лицо.

Ему представилось, как в глухом подземелье содрогается от пыток прекрасное тело Альбии, как слёзы текут по её нежному лицу и как она шевелит губами, призывая его к себе, умоляя спасти её... Впервые он так сильно переживал из-за женщины, впервые искренне и мучительно страдал оттого, что был не в силах ей помочь.

– Я мечтал о том, – заговорил он тихим голосом, глядя в пространство перед собой недвижным взором точно незрячий, – как буду говорить ей слова, ласковые и сердечные, о том, как руки её обовьются вокруг моей шеи и она замрёт в моих объятиях, о том, как я, прильнув к её устам, буду пить сладострастие в её взоре... Мечтал любить её и видеть её счастливой... А вместо этого обрёк её на позор, подверг унижению и тяжким испытаниям...

Внешне Марк казался спокойным, но в голосе его было что-то настолько волнующее, настолько трагическое, что чувствительное сердце Овидия сжалось от сострадания к несчастному влюблённому.

– Есть мечты, ради которых не жалко отдать всё своё достояние, а иногда и саму жизнь, – проговорил поэт, с грустью глядя на друга.

– Ты прав, дорогой Публий, – согласился Марк, и взгляд его снова прояснился. – Именно об этом я говорил своему брату...

– Да, ты мне многое здесь наговорил, – подал голос Деций. – Не сказал только, как же ты собираешься пробраться к своей Альбии? И что ты намерен делать после того, как увидишься с ней?

– Ах, да, забыл предупредить вас! – вдруг спохватился Овидий, опередив Марка с ответом. – По словам Бассы, в подземелье ведёт потайная дверь, о которой известно только служительницам храма. Непосвящённый человек вряд ли сможет найти её без помощи весталок...

– Тогда я попытаюсь договориться с Великой девой. Говорят, хотя она с виду сурова, к своим ученицам относится по-доброму, – ответил Марк, правда, в голосе его не было уверенности.

– Поражаюсь твоей наивности, Марк! – воскликнул Деций. – Великая дева ненавидит тебя всем своим существом за то, что ты посмел отнять у неё лучшую жрицу! Не стоит и надеяться, что она соблаговолит допустить тебя к себе. Она не захочет слушать тебя, конечно, не захочет! А в худшем случае поспешит пожаловаться на тебя Августу. И тогда уж пощады не жди!

– Я согласен с Децием, – кивнул кудрявой головой Овидий.

– Что же делать? – с досадою вскричал Марк. Он потёр рукою лоб, точно борясь с какими-то своими мыслями, и затем голосом, в котором звенела отчаянная решительность, заявил: – Я обращусь за помощью к Ливии!