Забыв приветствовать хозяйку дома, Блоссий привалился плечом к дверному косяку, обессиленный, опустошённый.

– Я ждала тебя, – проговорила Деллия нарочито сонным голосом, стараясь не выдать злорадного торжества, и жестом пригласила его сесть рядом с собой.

Марк молча опустился на скамью у стены.

Деллия нахмурилась, угадав его нежелание приближаться к ней, и холодно продолжила:

– Я знаю, для чего ты пришёл, и сразу отечу тебе: «нет». Нет, Марк, я не стану помогать тебе, я даже пальцем не пошевелю ради того, чтобы устроить тебе свидание с весталкой или просить Великую деву облегчить ей наказание.

– Послушай, Деллия, я не пришёл бы, если б не рассчитывал на твоё сострадание, – заговорил Марк глухим голосом, в котором звучала скорбь. – Будь терпелива и снисходительна. Позволь мне высказаться и, может, мы сумеем понять друг друга.

Слушая Марка, Деллия с задумчивым видом любовалась на свои ногти, гладкие и продолговатые, как миндалины, покрытые золотистой краской.

– Ты сильно изменился, Марк, – сказала она с таким видом, как будто разочаровалась в нём, – ты смешон и жалок. Ты пришёл просить за женщину, которую любишь, у той, которая любит тебя. Да, да, я по-прежнему люблю тебя, несмотря на ту боль, что ты причинил мне. И я очень ревнива. Моё чувство к тебе слишком сильно, чтобы не быть к тебе жестокой. Я хочу, чтобы ты прочувствовал это...

– Твоя жестокость в том, что по твоему навету страдает ни в чём не повинная девушка. Ты несправедлива, Деллия.

– О нет, ты ошибаешься! – вскричала Деллия, тряхнув распущенными по плечам волосами. – Всё, что я делаю, во имя справедливости! Пусть она страдает, как страдала я, пусть на себе испытает муки, которым подвергла меня! Она должна быть наказана за то, что посмела отнять тебя у меня!

Точёные черты лица римлянки исказились от свирепого злорадства.

– Какие глупости ты говоришь, – устало произнёс Марк и тяжело вздохнул. – Мы оба знаем, что не Альбия стала причиной нашего расставания. Прошение о разводе с тобой я подал судье задолго до встречи с нею. Полагаю, тебе не надо напоминать, что стало причиной развода?

Деллия поиграла пальцами, унизанными перстнями.

– Я говорила тебе тогда и повторю снова: ребёнок, которого я вытравила, был не от тебя, – с преувеличенным равнодушием сказала она, стараясь причинить Марку больше боли. – Но даже если бы я солгала тебе, мне он был не нужен. Беременность и роды испортили бы мою фигуру. Я, знаешь ли, не хочу походить на самку гиппопотама, в какую превратилась после родов жена сенатора Ацеррония Прокула.

– Каким же я был слепым безумцем, когда позволил себе влюбиться в тебя, – после короткой паузы сказал Марк, глядя на Деллию едва ли не с отвращением, – до того слепым, что не сумел вовремя разглядеть за внешностью восхитительной красавицы циничную притворщицу.

– Прекрати, Марк, – прервала его Деллия, в крайнем раздражении махнув рукой. – Клянусь Кибелой, твои упрёки не к лицу такому умнице, как ты! Посмотри правде в глаза: мы достойны друг друга. Лицемерные любовники, жестокие изменники, развратные обманщики...

– Если я и был таким, то только в твоих глазах, – возразил Марк, покачав головой. – Но правда за правду: та часть моей жизни, которую я когда-то делил с тобой, видится мне чем-то бесконечно ничтожным. А об Альбии скажу, что, будь она мне женой, я был бы счастливее всех на свете.

Последние слова Марк сказал от всего сердца – и Деллия, поражённая искренностью, прозвучавшей в его голосе, не нашлась что ответить. Она лишь откинула голову, зелёные глаза, которые казались теперь почти чёрными, метнули на Марка яростный взгляд.

А он уже не смотрел на неё. Он сидел на скамье, ссутулившийся и как будто постаревший; яркий свет заливал его сильную, тяжёлую фигуру; казалось, можно было сосчитать все морщины на его лбу, все белые нити в густых каштановых волосах. Деллия, глядя на него, поймала себя на мысли, что впервые видит и эти морщины, и эти седину. Был ли этот человек тем самым мужчиной, который всегда очаровывал её, звуками голоса которого она когда-то упивалась и из-за разлуки с которым изнывала в тоске и слезах? Одна ли она? Многие, многие другие женщины знали всю силу его обаяния и испытывали с ним самые утончённые наслаждения... И вот он сидит перед ней: пронзительно-чёрные глаза, взгляд которых прежде сводил её с ума, утратили свой блеск; углы красивого рта, который она так любила целовать, опущены вниз, образуя в нижней части лица две глубокие складки...

«Он по-настоящему любит эту весталку, он страдает из-за неё и вместе с ней, – с горечью и пронзительной ревностью думала Деллия, разглядывая Марка. – Он носит в себе эту боль, он потерял половину состояния только из-за того, что хотел обладать ею... Ради меня он никогда не сделал бы ничего подобного...»

– Послушай, Деллия, – снова заговорил Марк усталым голосом, – я в последний раз прошу тебя по-доброму: окажи мне услугу, уговори Великую деву разрешить мне свидание с Альбией. Повлияй на неё через своих любовников-фаворитов Августа или обратись за помощью к Ливии. Я знаю, ты умеешь добиваться своего, когда сильно этого хочешь...

– Во-первых, – перебила бывшего мужа Деллия, слегка раздражённая, – твоё свидание с весталкой не входит в список моих желаний. Во-вторых, меня не устраивает тон, которым ты ставишь мне свои условия. Что значит, ты просишь меня по-доброму в последний раз?

– Коль мы вспомнили наше прошлое, не пришла ли пора обсудить кое-какие грехи из него с твоими новыми покровителями? – с той же тихой печалью отозвался Марк и перевёл взгляд на хозяйку дома. – Я слышал, одному из своих эдиктов Август уделяет особое внимание, и известен этот эдикт под названием «Об умножении потомства». Говорят, подписывая его, божественный хотел показать, что не он первый обратился к таким заботам, но уже предкам они были близки. Что же касается традиций старины, Август, как известно, их свято чтит, а за их нарушения сурово карает.

Догадавшись, к чему клонит Марк, Деллия, бледная как полотно, глухо проговорила сквозь судорожно стиснутые губы:

– Ты не посмеешь этого сделать!

– Почему нет, изволь узнать? – в притворном недоумении спросил Марк.

Деллии показалось, что по его губам пробежала насмешливая улыбка.

– Потому что это наша общая тайна, – тихо, едва ли не шёпотом, ответила она.

– Нет, Деллия, – Марк покачал головой, – это только твоя тайна, а я согласился молчать о ней из жалости к тебе. В тот день, когда ты избавилась от ребёнка... от меня ли он был или от кого-то другого, я испытал страшное потрясение. Ты лежала на окровавленных покрывалах, бледная, безмолвная, смертельно напуганная, и я подумал, что ты умираешь... Я бы поверил, что ты потеряла малыша по какой-то нелепой трагической случайности, если бы одна из служанок не рассказала мне правду. То, что мне пришлось прочувствовать тогда, трудно передать словами. Это было ужасно... Я не столько оплакивал потерю ребёнка, которого считал своим, сколько был раздавлен твоим предательством... Ты уничтожила всё, что было между нами! Нас разделило горе, которое ты сама принесла в наш дом. Я пожалел тебя тогда, но не простил...