Так проходили и следующие три с половиной дня: короткие промежутки ажиотажа в гоночной команде сменялись долгими периодами ожидания, во время которых я развлекал себя поисками диких животных – иногда в компании Зеда, но чаще один. В Великобритании я предпочитал не ходить ночами по сомнительным районам Нориджа. Здесь же, в богом забытом уголке, в окружении местных племен и огромных голодных зверей, я вел себя беспечно. Я преодолел четыре тысячи двести тридцать восемь миль на такой высоте, где людям бывать вообще не положено, пережил это и обрел временную неуязвимость. После такого мне ничего не было страшно.

На второй день я стал выслеживать бородавочника (который оказался низкорослым мулом), забрел на какую-то поляну и наткнулся на одинокую темную человеческую фигуру. Человек шел ко мне, держа в одной руке копье, а в другой – прямоугольный черный предмет. Незнакомец вполне мог проткнуть меня копьем, отобрать бумажник и бросить меня тут умирать – ни Зед, ни команда «Субару» не услышали бы моего крика. Занятые своими передними амортизаторами и торсионными балками, они бы только часа через три, после резкого наступления не-умолимой ночи, вспомнили бы про парня в вельветовых брюках-клеш, который был равнодушен к машинам, зато неравнодушен к животным. К тому времени стало бы так темно, что вертолет меня не нашел бы.

На самом же деле незнакомец – очередной масаи – приветливо пожал мне руку.

– «Субару»? – спросил он и продемонстрировал белозубую улыбку.

Я кивнул, хотя первым желанием было отмежеваться от упомянутого бренда. Я мог бы поведать туземцу, что в Норфолке он бы быстро перестал смотреть на эту машину сквозь розовые очки: на автостраде А-11 его бы не раз и не два подрезали «Импрезы», которых в нашем графстве немало. Поведать я мог бы, но зачем убивать в человеке радость?

Масаи подошел ближе, и я понял, что предмет в его невооруженной руке – это магнитола. Играла песня «The Eye of the Tiger» в исполнении группы «Servivor», знаменитая композиция из фильма «Рокки-3».

Тигры в Африке, конечно, не водились, однако я лелеял надежду повстречать льва. Правда, я не задумывался о том, как именно это должно произойти. По-моему, я рассчитывал случайно увидеть зверя на идеальном расстоянии от себя: не слишком близко – чтобы лев не откусил от меня что-нибудь, – но и не далеко – чтобы хорошенько его рассмотреть и запечатлеть нашу встречу.

Честно говоря, Браун несколько приукрасил интенсивность общения между участниками ралли и животными.

– Из-под колес во все стороны разбегаются львы, страусы, носороги! Полный отпад! – уверял он.

Много лет назад гоночная машина во время пробного заезда врезалась в жирафа. Это было ужасно. С тех пор, чтобы предотвратить подобные несчастья, впереди автомобилей стали пускать вертолет. К тому же я выяснил, что «приветливого» гепарда, сфотографированного вместе с командой «Субару», перед съемкой накачали успокоительными.

– С вами на этом ралли происходило что-нибудь ужасное? – спросил я как-то Мякинена.

– Да. Однажды огромная птица разбила мне лобовое стекло.

– Как? Черт. В смысле – страус?

– Да нет. На курицу похожа. Ну, видели? – Он широко-широко раскинул руки.

Кур такого размера я не видел ни разу в жизни. Мне срочно захотелось выследить хоть одну. Успеть бы до завтрашнего отъезда домой!

В «Джеке» мою статью про команду «Субару» сопроводили фотографией «Импрезы», скользящей юзом в облаке пыли. Ниже разместили другой снимок: на нем жираф брел по дороге, которую вполне можно было принять за грязную гоночную трассу. «Опасность среди грязи, – гласила подпись к обеим фотографиям. – Гоночная “Субару” мчит на скорости 200 км/ч по дороге, где гуляет взрослый самец жирафа весом 1900 кг!» На самом же деле этот жираф и близко не подходил к маршруту ралли. Он бродил в полной безопасности по территории национального парка Найроби. Там самая страшная автомобильная угроза исходила от «Рено-Эспас», за рулем которого сидел тучный смешливый кениец Морис. Морис всегда неукоснительно соблюдал правила, начертанные на вывеске: «Ограничение скорости – 20 км/ч. Бородавочники и дети имеют преимущество».

Словно в подтверждение своего безразличия к окружающей дикой природе, звездные автогонщики питались в ресторане «Хищник». Там подавали мясо множества животных.

Каждый официант в «Хищнике» был закреплен за определенным видом мяса-гриль и разносил его по залу на огромном мече. Не знаю, полагались ли сотрудникам комиссионные за проданное угощение, но соревновательный элемент в происходящем явно присутствовал. Ресторан неумышленно сделался местом, где бедные животные после смерти продолжали борьбу, которую вели при жизни. Меня тоже туда пригласили. Я скрепя сердце жевал мясо коровьей антилопы, зебры, крокодила, водяного козла и импалы. Угощение подавалось в не-ограниченном количестве. Я жевал и сочувствовал официанту, приставленному к водяному козлу.

Весь метод продаж официанта состоял в том, чтобы подходить к столикам и спрашивать: «Водяного козла?» Однако в этих шести слогах звучало столько боли! Думаете, человек, который произносит: «Водяного козла?», просто предлагает вам мясо? Ошибаетесь. Эта фраза может означать разное. Один «водяной козел» подразумевает: «Вы проголодались? Хотите попробовать?» Другой сообщает: «У меня на шее жена, четверо детей и поломанный карбюратор на “Мазде” восемьдесят первого года выпуска». Есть «водяной козел», который имеет в виду: «У меня в руках гигантский меч. Неужели нельзя найти ему другое применение, кроме вертела для мяса?» Наконец, существует «водяной козел», умоляющий: «Я умираю, спасите!»

Я с радостью помог бы, но той ночью я лежал в гостиничной постели, обливаясь мясным потом, и прислушивался к ощущениям в животе. Меня терзала боль Иуды. Я не был вегетарианцем. Однако, приняв участие в этой трапезе, я перешел в стан врага, предал животных, к которым сам же напрашивался в союзники. Если бы я хоть получил от еды удовольствие!.. Зебра не жевалась и по вкусу подозрительно напоминала конину (во всяком случае, я представлял себе конину именно так). Коровья антилопа не оставила следа в моей памяти. Крокодил оказался всего лишь сносным (хотя «в лицо» я бы ему этого не сказал). О водяном же козле лучше вообще помолчать; могу лишь предположить, что до своей печальной кончины он вел очень малоподвижный образ жизни.

С помощью Мориса с его «эспасом» я все-таки увидел львов – точнее, двух львиц, нежившихся на утреннем солнышке шагах в пяти от дороги. Я ехал стоя – голова и плечи торчали из люка в крыше машины – и являл собой прекрасную мишень. Несколько ленивых движений могучей лапы – и львицы заполучили бы сытный завтрак с ароматом вельвета. Да, мы находились в национальном парке с контролируемой природой, а не в условиях «настоящей» дикой природы вокруг гоночной трассы, и все же для меня это был смелый поступок. То же можно сказать и о моей разухабистой попытке пройти на «Рендж-Ровере» за рекордное время тот гоночный маршрут, по которому обычно летали «Субару». И о том, что произошло чуть позже: меня оставили в одиночестве сторожить вертолет с отказавшим двигателем, на бедный вертолет налетело три десятка любопытных масаи, а я покровительственно обнял его хромированный хвост и задобрил гостей водой и фруктами, найденными в кабине. Меня волновали проблемы покруче. Я, например, думал о вечере, когда некое дьявольское колдовство, которого я не понимал и понимать не хотел, понесет меня домой в Великобританию.