– Ох, какие вы, женщины, беспокойные. Щегол – птица неизбалованная, легкий морозец без ветра для Чира зимой самая подходящая погода, поэтому можете думать: «До чего же теперь хорошо маленькому господину композитору!»

Ирина вытерла пальцем слезинку.

– Мы с Катей приготовили подарочек дорогому, любимому… господину композитору. Интересно, наш маленький путешественник обрадуется?

– Понятное дело, подаркам все рады…

Вскоре после этого разговора ворона Варя удивленно смотрела на большого кота, который с привязанным к рыжей спине свертком шел по лесной тропинке. А тот даже не заметил Варю.

«Как же так получилось, что я опять злому человечку уйму еды несу? – размышлял Тимофей. – Я же не хотел… Ладно, заодно Чира проведаю, поболтаем».

* * *

Михаил Петрович и сверчок были вдвоем на кухне.

– Что за жизнь, – с горечью рассказывал сверчок, – постоянно человека лицом обо что-нибудь твердое или во что-нибудь мягкое. И у кого-то поворачивается язык называть это приключениями! Михаил Петрович, ты останавливай меня, если я чересчур быстро диктую.

– Не беспокойтесь, господин сверчок. Вы часто делаете паузы, поэтому мы успеваем.

– Михаил Петрович, разве ты не один?

– Строго говоря, пишет моя старенькая авторучка, но словно бы с моей помощью, и выходит, что мы вдвоем… это подтверждается и тем, что поодиночке ни у нее, ни у меня не получалось бы.

– Какие вы счастливые, вы всегда вдвоем! – Казалось, что сверчок говорил сквозь слезы.

– Дорогой мой, пожалуйста, не плачьте. Придет время, и все образуется. Позвольте мне попросить у Кати что-нибудь вкусненькое для вас? Знаете, я иногда угощаю себя пирожными или хлебом с маслом и вареньем, и таким образом волей-неволей жизнь начинает относиться ко мне мягче. У меня сложилось впечатление, что жизнь отнюдь не жестока, однако мы должны ей немного подсказывать.

– О нет! Ничего не хочу от Кати! Они с Ириной думают только о своем Джеймсике. Разве от них услышишь: «Любимый Шурик, как ты там за печкой? Тебе не холодно?»

– Саша, давайте я растоплю печку?

– Не надо, она горячая. Ну не в ней же дело!

– Я понимаю, ничто не в силах заменить нам женского сочувствия, тепла.

– Михаил Петрович, все женщины меня забыли, а ведь сколько их было!

– Почему вы думаете, что все забыли? – возразил филолог и перевел разговор на другую тему: – Я уверен, что госпожа фея хотела бы вернуть вам первоначальный облик, но по каким-то независящим от нее причинам пока не может этого сделать и ждет подходящего момента.

– Ты считаешь, что ее вредность от нее не зависит? Тогда положение у меня совершенно безнадежное!

– Саша, скажу вам по секрету, что госпожа фея спасла меня и, возможно, еще одного человека от гибели и позора. Придет время, и вам откроется, как глубоко вы ее не понимали. Я не хочу, чтобы в этот момент вам стало стыдно, поэтому, пожалуйста, не говорите о ней плохо.

– Михаил Петрович, ради тебя мое чувство справедливости будет молчать сколько сможет!

– Я знал, что вы благородный человек… Мне кажется, задуманные вами философские записки «Скрипя бесстрашным пером, или Из-за печки видно все» и любовный роман юной волшебницы «Глупая фея Лария» каким-то удивительным образом перекликаются. Я уговариваю госпожу фею продолжить работу над романом и немного изменить его название. Слушая меня с ангельским терпением, она задумчиво и грустно вздыхает.

– И потом идет к нам на кухню, чтобы разрядиться… ну, в смысле, попить кофе и пообщаться с нами. На кухне она тоже терпеливо, грустно вздыхает и говорит: «Сейчас бы мне господина композитора!» Они с Чиром любили поговорить по душам.

– Да, нам всем его не хватает. Сегодня вы энергично диктовали философские записки, но все-таки порой мы останавливались, не зная, как лучше выразить вашу мысль. В такие минуты я невольно ожидал услышать бодрое чириканье поэта или немного ворчливое, но мудрое мяуканье Тимофея.

– Жаль, Михаил Петрович, что ты не застал Софию. Я каждый день вспоминаю ее ласковый голос: «Шурик, доброе утро! Как тебе спалось? А мне такая ерунда снилась!», «Хочется пальчики облизать! Тебе крошек помягче или поджаристых?», «Ах, я так устала, а еще сковородку мыть!», «Сашенька, спокойной ночи! Завтра расскажем друг другу, что нам приснилось!».

Я любил ее как сестренку, но ничего не мог с собой поделать – шпионил, подслушивал. Такой у меня характер! Михаил Петрович, я хочу предупредить: госпоже фее нравится, когда о тебе рассказываю. Даже сама просит: «Свистун позорный, расскажи про человека с большими темно-синими глазами!» А если рассказывать нечего, то она говорит: «Да какая разница, соври что-нибудь!»

Едва успев поздороваться, щегол радостно прощебетал:

– Тима, мы уже посчитали все сосенки на восточном берегу!

– Вы не очень-то надрывайтесь.

– Да нормально! Главное, что милые прелестницы Ирина и Катя не взорвались!

– Почему это они должны были взорваться? – Тимофей поскреб за ухом и грустно предложил: – Мужики, давайте я вас обниму, как курочка-наседка, вы погреетесь и отдохнете.

– Тима, да ты что, когда я мерз?

– Действительно… значит, только устал, пересчитался сосенок, обсчитался совсем.

– А я каждый день мечтаю согреться! – злобно и плаксиво сказал Джеймс. – Иринка хоть и вложила одну варежку в другую, но вечером в этой пуховой палатке собачий холод, пока я тепло не надышу. Чир однажды хотел мне помочь, говорит: «Я залезу в варежку и надышу, потом выберусь, и ты на мое место в тепло пойдешь». Я ничего не заподозрил, потому что Чир честный человек… ну, то есть честная птица и хороший товарищ. Откуда мне было знать, что он отключается сразу и разбудить его может только утреннее солнышко, а вытащить его за лапки из варежки у меня сил не хватило. Та ночь была самой долгой и холодной в моей жизни!

– Чив-чив, прости, брат!

– Перестань, уже сто раз извинялся! Давно я тебя простил… но, когда я опять большой буду, ты лучше мне об этой истории не напоминай!

– Понятно, – буркнул Тимофей, – когда ты вырастешь, кровь рекой польется. В маленьком замке никто, кроме меня, не спрячется.

– С крольчихи начну… нет, с Михаила Петровича, но сначала ведьма свое получит!

– Чив-чив, брат, опомнись!

– Парень, советую тебе пока об этом не мечтать. Бывает, я какую-нибудь проделку задумаю, вернее, только начинаю обдумывать, еще даже ухо не чесал, а госпожа фея уже строго на меня смотрит.

Джеймс сжал кулаки.

– По воле бессердечной колдуньи я потерял все, но сладкие мечты и жажда мести навеки останутся со мной!

– Вообще-то правильно, – нехотя признал Чир, – однако ни в коем случае не должны пострадать безвинные существа!