– Я бы сейчас же полетел, несмотря на столь сытный завтрак, но, честно говоря, поэты не очень сильны в арифметике. Я умею четко считать до трех и, слегка путаясь, до пяти. Тимофей, кажется, до семи считает.

– Ах, тогда нам придется разлететься на мелкие кусочки! Катя, не надо закрывать лицо ладошками и плакать, что уж теперь поделаешь!

– Чив-чив! Я уверен, что Михаил Петрович нам поможет! Полететь в березовый лесок у него, конечно, не получится, и быстро ходить он не любит, но нет никаких сомнений, что мы в конце концов осилим дорогу. Потом я буду с кепки высматривать сосенки, а Михаил Петрович будет их считать. Всего и делов-то!

– Увы! Госпожа фея не отпускает Михаила Петровича – мы уже спрашивали!

– Но почему же? До вечера, когда они пишут роман, мы непременно вернемся!

– Ах, госпожа фея такая упрямая! Она сказала: «Ни за что!»

– Вы объяснили ей, что разлетитесь на мелкие кусочки?

– Она ответила: «Не расстраивайтесь, я позову Варю и Степаниду».

– О жестокосердная!

– Вы правы! Одна надежда на храброго, смышленого мальчика Джеймса!

Щегол долго, недоверчиво смотрел на мальчика с пальчик.

– Джеймс, я должен предупредить, что сосен значительно больше пяти.

– Но ведь вы поможете отважному парню?

– Свои пять сосен я, разумеется, посчитаю, не вопрос, и Тимофей свои семь посчитает, однако на долю Джеймса еще останется… нереальное количество!

– Наш мальчик по специальности бухгалтер, счетовод, он умеет считать в любых количествах – по всем правилам математики и быстро меняющихся ситуаций. Он собирался еще до завтрака отправиться в опасное путешествие. Кое-как нам удалось уговорить его не горячиться. Во-первых, у него есть хороший, надежный товарищ. Во-вторых, пусть товарищ хорошенько покушает перед путешествием.

Поэт подумал и сказал:

– Все правильно!

– С госпожой феей мы уже говорили. Она отнюдь не возражает против того, чтобы вы с Джеймсом маленько… кажется, она сказала «проветрились».

– «Взявшись за руки, они шли через лес, и каждые несколько минут Вельд останавливался целовать любимую. Она с замиранием сердца ждала этого момента и потом льнула к принцу, целовала его так, что он начинал задыхаться. Особенно Ларии нравилось держать в ладонях его голову. Иногда она смотрела на небо, бело-голубую бескрайнюю страну, от которой феи так легкомысленно отказались».

– …«отказались», – прошептал Михаил Петрович и поставил точку. Через несколько секунд он поднял глаза от бумаги, потому что крылатая женщина молчала.

Тимофей понял, что ей надо передохнуть и подумать, поэтому решил сам диктовать:

– «Из глаз принца сыпались искры. Раздувая пышные усы, он приближался к очарованной даме, стоявшей к нему вполоборота…»

– …«раздувая пышные». – Авторучка остановилась, и Михаил Петрович неуверенно проговорил: – Насколько я помню начало романа, у принца не было усов.

– Ах да… Мы постоянно на этом месте запинаемся!

– Тимофей Васильевич, – сказала Катя с мягким упреком, – разве не бывает красивых мужчин без усов?

– Джеймс, например, очень красивый, – поддержала Ирина подругу, – но усов у него нет!

Фея вздохнула:

– Ириша, если Джеймсу только усов не хватает, то нарисуй цветными карандашами, какие бы ты хотела. Обещаю, что они у него вырастут.

– Я бы рекомендовал мои, – размышлял вслух Тимофей, – но боюсь, что парню сейчас тяжело будет их носить. Ему бы сначала хоть маленько подрасти.

– Да… – Ирина с надеждой смотрела на фею.

– Жаль, – грустно кивнула хозяйка замка, – значит, пока с хорошими усами для Джеймса не получается, но мое предложение остается в силе до лучших времен.

Михаил Петрович заерзал на стуле.

– И в этом никто не виноват, – твердо сказала крылатая женщина, – только мой вредный характер, с которым я ничего не могу поделать. Вот и бедный сверчок из-за него уже третий год привыкает к простой деревенской жизни за печкой, потому что еще рановато возвращаться в сверкающий офис.

– Джеймс хочет его из-за печки выгнать, – сказала Катя. – Куда ему потом идти? И где прятаться, если птичка его не простит?

– Джеймсик пошутил! – запротестовала Ирина.

– Не похоже было, – покачала головой Катя.

Тимофей зло фыркнул и покосился на Ирину и фею, но ничего не сказал. Михаил Петрович задумчиво почесал согнутым пальцем переносицу.

– Разумеется, это была шутка, но если, допустим, печка вдруг развалится, то сверчок мог бы переселиться под тумбочку рядом с моей кроватью. Ему там тепло будет: я все щели между полом и тумбочкой тряпками заткну, только одну маленькую щелочку для входа оставлю.

– Вот и вся проблема! – сказала Ирина.

– Действительно, – согласилась крылатая женщина, – сверчку у Михаила Петровича понравится, нисколько в этом не сомневаюсь. Что касается нашего бухгалтера, то надо бы сосны вокруг озера тоже посчитать, а то никто ими не занимается, как будто они, бедняжки, никому не нужны.

Ирина вытерла пальцем слезинку.

– Ох и вляпался Чирок! – пробурчал Тимофей.

– Я тоже, – печально заморгала Катя, – каждый раз плачу, когда в зеркало смотрю.

– Несчастный сверчок, – вздохнул Михаил Петрович, – наверное, у него никого нет.

– Джеймсик! – Ирина вытирала слезы уже обеими ладонями.

Кажется, из-под веника донеслось стрекотанье сверчка:

– Бедный Михаил Петрович, и у вас никого нет!

– А мне как жить с таким характером? – спросила фея.

Михаил Петрович посмотрел на авторучку.

– К счастью, у Ларии и Вельда все хорошо. Мы ни за что не позволим, чтобы влюбленным было плохо!

Глаза опять начали закрываться, и Вельд потряс головой, якобы прогоняя мошкару. Потом похлопал Чалого по шее, тот ответил бодрым фырканьем. Вельд вынужден был признать, что Чалый умней его, поэтому ночью спал. Естественно, у глупого принца должен быть мудрый конь.

Тропинка круто повернула, и Вельд успел бросить взгляд на Ингрию, которая ехала примерно в середине отряда. По ней было не видно, что она ночью не спала. Правильно говорил отец: «Сынок, ты себя пожалей, они выносливей нас».

Однажды феи засмеялись. Оказывается, упал гном Терней, румяный парнишка ростом в пол-локтя. Он, как и его братья, ехал вместе с Люциндой, потому что она единственная могла слушать их болтовню внимательно или хотя бы с улыбкой. Понятно, что ее конь Ураган был полнейшим придурком.

Вельд подождал, пока Терней выберется из высокой травы, и строго спросил: