все, что у меня есть. Даже мои сердце и душу, потому что я люблю тебя. Я люблю тебя, Кассия… сильнее, чем ты можешь себе представить.

Ошеломленная, я просто смотрела на него.

Клятва обязывала его говорить правду… как бы я ни крутила ее и ни пыталась интерпретировать иначе. Он больше не играл. Это правда. Я изо всех сил боролась с надеждой, которая грозила расцвести у меня внутри. И с желанием. Нельзя этого допускать. Может, Бел и думал, что любит меня. Но это еще не означало, что нет больше ничего, что он любил бы сильнее. Себя самого, например. Соответственно, имело лишь второстепенное значение, бросит ли он к моим ногам свои сердце и жизнь. Более важный вопрос: даст ли он мне умереть, если я его об этом попрошу?

И ответ на него мне известен.

Как известно и то, что мне нужно делать. Я отняла у него свою руку, стараясь игнорировать эмоциональный хаос, который вызвало во мне его объяснение в любви.

К сожалению, Бел на этом не успокоился. Его пальцы потянулись к моему лицу, и я почувствовала, как моя внутренняя борьба пробудила магию Грим. О нет. Пожалуйста, нет. Я хотела вскочить на ноги, но не могла. Приходилось слишком сильно концентрироваться на том, чтобы дышать размеренно и не утратить контроль. А затем случилось неизбежное. Когда Бел нежно погладил меня по щеке, в моих глазах вспыхнули ведьминские круги.

– Ты давишь на меня, – процедила я.

В зеленом свечении моих глаз Бел опустил руку. Он выглядел усталым, немного обиженным, но не разозлившимся. Вздохнув, он встал.

– Я не нарочно.

А потом отошел к выступу скалы и облокотился на него. И тем самым создал между нами максимальную дистанцию, которую позволяла узкая бухта. Там он продолжил есть свое яблоко и перестал обращать на меня внимание. Это помогло мне относительно взять себя в руки.

– Мы под виллой, – сообщил мне Бел. – Вон там, за скалой, есть лестница наверх. Я попрошу Оскара встретить тебя там.

А потом произошло долгое падение… и мое жесткое приземление в яму, полную острых, как наконечники стрел, последствий. Я чувствовала себя худшим человеком на свете. Чувствовала себя неблагодарной. И виноватой. И опустошенной. И потерянной.

– Я и сама найду дорогу, – пробормотала я и сбежала, пока не передумала.

Пройдя вверх по бухте, в конце я действительно обнаружила указанную лестницу, которая крутыми поворотами вела к дому. Мне удалось подняться на восьмую ступеньку, прежде чем меня вновь остановил поток собственной ведьминской магии. А это еще что такое? Меня начало трясти, и единственное, о чем я могла думать: «Только бы не загореться прямо сейчас». Большего доказательства моей дурацкой слабости просто нельзя себе представить. А слабости – это плохо. Слабости вели к ошибкам, а ошибки вели к разбитым сердцам.

Дыши!

Если верить словам Грим, магия зависела от моих эмоций. Чем больший беспорядок творился у меня в душе, тем более бесконтрольными становились силы. Класс… Но как мне обуздать свою магию, если я не способна обуздать свои чувства?

По сути, во всей этой дилемме виноват Тимеон! Он установил мне этот срок в пять дней. Пять дней, по истечении которых Бела погрузят в кошмарный холодный сон на сто лет. Сто лет для демона – это немного, однако для меня это остаток жизни. Пять дней. Больше времени с ним у меня не осталось. К этому добавились и угрызения совести за наказание Бела. И множество чувственных впечатлений сегодняшнего вечера. А возможно, и два с половиной глотка алкоголя.

В итоге я раз за разом приходила к одному и тому же выводу: я не хотела уходить. Я просто хотела, чтобы постоянная борьба внутри меня остановилась хоть на мгновение и позволила мне сдаться этому спокойствию. Хотела забыть, что Бел – мужчина, которому, наверно, можно доверить свою безопасность, но не свое сердце. Хотела забыть о том, что он мне сделал, и о том, что из-за меня его накажут. Хотела забыть, что мой разум пытался спасти мне жизнь. Я хотела забыть обо всем… и хотя бы на мгновение стать свободной.

Так что плохого в том, чтобы воспользоваться этим моментом?

Сказал алкоголик бокалу виски перед собой…

Закрыв глаза, я вздохнула.

Бел знал, что я стояла здесь. Он слышал мое дыхание, мое дикое сердцебиение и, вероятно, даже ощущал возбуждение, которое не покидало меня в его присутствии после нашего танго. Если простою здесь еще дольше, он наверняка придет сам и примет решение за меня.

И тем не менее я не уходила.

А он не приходил.

А что, если он уже ушел?

Не может быть.

Пожалею ли я потом, если сейчас вернусь?

Точно пожалею.

Но только завтра. А завтра будет новый день. Кто знает, что ждет меня завтра?

Я постояла там еще некоторое время, продолжая этот бессмысленный спор со своей разумной стороной. Крутила аргументы так и сяк, взвешивала за и против, прежде чем с досадой капитулировала. Кого я пыталась обмануть? Я бы давно ушла, если бы уже не сделала свой выбор.

Ноги словно сами по себе понесли меня обратно к пристани. С каждым шагом магия чуть меньше кипела у меня в жилах, так как теперь я знала, чего хотела. Вместо этого в животе разлилось покалывающее предвкушение.

Бел все еще стоял там, где я его оставила. Когда он поднял голову и посмотрел на меня, в его глазах пылало такое неистовое желание, что я споткнулась. Он знал, почему я вернулась.

Казалось, прошла целая вечность, пока мы просто не шевелились, глядя друг на друга. А потом ко мне подкрался бархатный голос Бела:

– Как насчет сделки?

Маленькая аналогия на нашу первую совместную ночь. Но тогда это предложение сделала я. Тогда, когда все было просто игрой, а он – моим противником. Тогда, когда я считала осторожность своим главным приоритетом. Теперь же я просто устала, а вся осторожность ни к чему не приведет, потому что истинный противник притаился у меня в душе.

– Мы слишком старые для сделок.

За свой тихий ответ я заработала чувственный смех, от которого затрепетала каждая клеточка моего тела. Тем не менее Бел не сдвинулся с места. Он ел яблоко и не сводил с меня взгляда.

– Все, что пожелаешь, – произнес он в конце концов.

Я в растерянности нахмурилась. А потом поняла. Он ответил на мой незаданный вопрос. Более того, его слова были успокоением, утешением и обещанием. И так как он по-прежнему не двигался, они явно были еще и четким посланием. Первый