Некоторые зверьки из первых рядов начали впадать в бешенство и, кинув копья, бросаться на соседей, пока первые линии обоих строев не превратились в общий клубок. Зверьки, неделями бывшие веселыми, кувыркающимися мохнатыми созданиями, теперь рвали друг другу горло и царапались так, что мех моих сделался рыжим, как у противников.

Я играл, сколько было силы в легких, стараясь пробиться сквозь яростный визг и вопли зверей, звучавшие так, будто сражалась гигантская стая диких котов.

Я играл попеременно песнь битвы и приказы.

Бросил в бой скрывавшиеся в кустах два засечных отряда, по одному на каждый фланг, и приказал им сформировать «бычью голову».

Центр, прореженный и ослабленный битвой, начал отступать, но оба засечных отряда с яростью бросились на вражеские фланги и захлопнулись на них, как челюсти.

Я услышал новые приказы, которые играл мой брат. Хриплая, дикая мелодия с беспокоящим ритмом. И сразу затем – писк забытого часового с другой стороны острова.

Я выбежал из беседки и помчался в ту сторону. Когда добежал, увидел в неярком отблеске далекого огня, горящего вокруг места битвы, новые лодки, бороздящие носами прибрежный песок.

Я не мог понять, откуда у моего брата столько быстреек. За тростником заметил свет лампы, стоящей на носу лодки, а потом появился Кимир Зил. Он отложил весла, поднял свирель и начал играть. Я узнал навязчивые, повторяющиеся тона приказов, а еще – некую беспокоящую писклявую мелодию, которую он играл своим зверушкам перед атакой.

Они выскочили на пляж и бросились в атаку, выставив копья, но строй их был скорее беспорядочен и нисколько не походил на элегантные четырехугольники его отборной армии.

Я вызвал свой последний отряд – два десятка «копейщиков», что находились в поселении, приказал им создать неподвижный «наконечник» и удерживать атаку, а сам побежал взглянуть, что происходит на пляже у селения.

Прибежал я как раз вовремя. Мои быстрейки почти опрокинули нападающих в воду, а весь луг перед пляжем был устлан неподвижными кровавыми ошметками меха. В этот момент из сгрудившихся в заливе тростниковых лодок ринулась новая фаланга.

Я не мог понять, что происходит. У нас были стаи примерно равные по величине, тем временем Кимир Зил буквально заливал мое войско новыми и новыми отрядами, которые брались не пойми откуда.

И вдруг в свете угасающего тростника и слабом отсвете первой зари я увидел, что спины новых атакующих быстреек имели пепельно-серый цвет.

Быстрейки Чагая с голубого острова.

Кимир Зил стоял в свой лодке и хохотал.

Я заиграл «Все в поселок, оборонять норы!», и мои зверушки начали отступать, удерживая, однако, строй.

Армия моя вошла сквозь главный проход в стене, который я приказал сразу завалить камнем и сбросить засеки. Шипастые «ежи» из острых веточек скатились со стен и легли у их подножия.

Я сыграл для уцелевших «пращников», и на бестолково приближающуюся армию, состоявшую из быстреек Чагая, и на уцелевшую часть первой фаланги посыпались камни.

Когда я поднял свирель, что-то резко ударило в столп беседки, вминая дерево. Я обернулся и увидел Кимир Зила с чем-то, напоминавшим резную палку. Он наклонился и поднял гальку со дна лодки, после чего разместил камень в чаше на конце палицы. Парган. Оружие для метания камней, которое используют на охоте кебирийские пастухи.

Кимир Зил размахнулся, камень мелькнул в воздухе и пролетел совсем рядом с моей головой. Я присел за балюстрадой веранды и осмотрелся. У меня не было никакого оружия. Буквально – ничего.

Мои зверушки отчаянно сражались на стенах крепости, а я должен был проверить, что происходит с «пехотой» по ту сторону острова.

Камень снова свистнул в воздухе, и сторожевая башня моего поселения разбрызгалась облачком сухой глины.

Я выскочил из беседки, но очередной камень ударил меня в бок. Я почувствовал боль, как от сильного пинка, в глазах у меня потемнело, и я рухнул на землю, в бархатную тьму.

Очнулся я быстро. Бой на стенах поселения все еще продолжался, мои зверьки остервенело тыкали копьями, порой несмотря на засеки, ссыпались со стен и бросались на врага с когтями.

Некоторое время я крутился по земле от боли, но потом собрался, чтобы встать. Бок болел, словно нашпигованный иглами, но я хотел встать на ноги.

Когда поднял голову, увидел Кимир Зила, нагло стоящего на моей земле, с свирелью за поясом и парганом в руке. Он приветствовал меня сильным пинком в голову, а когда я снова упал – забрал у меня свирель и широким махом бросил ее в воду.

– Приветствую тебя на войне, братишка, – захохотал он. Подошел к поселению, пнул стену.

Это дало не много, поскольку глина высохла и превратилась в камень. Он взмахнул парганом, сметя нескольких моих быстреек со стен, и вернулся в лодку.

Я попытался встать, подтянув колени: бок ужасно дергало, я же чувствовал, как опухает мое лицо. Из носа текла кровь, капая на песок: черная в синем отсвете зари.

У меня уже не было флейты, и я не мог отдавать приказы. Кимир Зил каким-то чудом подчинил зверьков Чагая.

Теперь я мог лишь сидеть и смотреть на резню моих быстреек.

Бессильно.

Зверушки все еще сражались. Я не отдавал им приказов, не подсказывал, что они должны делать, но несмотря на это осажденный поселок держался. Я сидел на ступенях беседки и, сдерживая слезы, ждал неминуемого поражения.

Навязчивая, играемая Кимир Зилом мелодия звучала у меня в ушах; казалось, в ней есть что-то гипнотическое.

Собственно, я не видел уже стен поселения – лишь холмик, покрытый пепельными и рыжими хребтами. Однако я заметил, что быстрейки Чагая не настолько упорны, как рыжие и мои воины. Они почти не имели оружия и могли лишь бессмысленно переть на стены. Однако момент, когда мои защитники окажутся залиты волной нападающих, был уже вопросом времени.

Я плюнул кровью и сел, обнимая руками поврежденный бок. Казалось, что при каждом вдохе внутренности мои рвутся, – словно там проросли тернии.

И тогда случилось нечто неожиданное. Над шумом и писком битвы, над фырканьем и криками разъяренных зверей, пронзительными тонами свирели Кимир Зила прорвался новый звук. Он шел с другой стороны пляжа, и его наверняка издавали быстрейки. Однако не был это писк боли или ярости. Мне показалось, что я слышу в нем мелодию, звучащую так, как если бы много существ высвистывали ее хором.

Со стороны второго пляжа бежали мои быстрейки. Две десятки моих «копейщиков». Нынче, с забрызганным рыжим мехом, они напоминали зверьков Кимир Зила. Никто ими не предводительствовал, свирель моя лежала на дне озера, да и с изувеченным боком я бы все равно не сумел играть. Но, несмотря на это, зверьки сами мчались на помощь осажденному поселению.

И высвистывали песню о героизме, которую я для них сложил.