посмотрел на часы, стал одеваться. Собираясь уйти на работу, он, как обычно, подошел к Галиной кроватке и удивился: Гали не было в постели.

— Дочка! — позвал отец. — Где же ты, шалунья, вылезай из засады. Где наша Галя, мать?

Мать вошла в комнату.

— А где же ей быть? Дома. Гляди, ни валенок, ни шубейки нет на месте, вот озорная.

Мать засмеялась, выглянула в сени.

— Брось баловать, Галя.

Однако отец встревожился, надел шапку.

— Отчаянная голова, на горку убежала. Не простудилась бы. Я сейчас.

На дворе уже рассвело. Отец вышел на крыльцо и увидел на свежем снегу следы от детских валенок. Торопливо пошел по следу, вышел за ворота, потом через дорогу, к реке. Видно, ночью ударил крепкий мороз, снег хрустел под ногами. Отец прибавил шагу, наконец, побежал, не на шутку встревожившись. Перед ним за бугром открылась река, скованная морозом. Отец с ужасом понял, что Галины следы ведут прямо к реке, побежал изо всех сил, задыхаясь на холодном ветру. Следы отчетливо виднелись на забереге, где лед был потолще, вели дальше на тонкое поблескивающее ледяное зеркало, по которому ветер гонял и кружил снежинки.

След от валенок кончился здесь. Значит, взбалмошная девчонка прошла на реку и не возвращалась обратно.

— Галя! — вырвался из груди отца отчаянный крик. — Галочка! Галя!

Он огляделся вокруг, нигде никого не было, никто не ответил на его зов. Тогда он бросился по Галиному следу. Лед затрещал, заколыхался под ним, и он провалился в воду. Пошел вперед, пытаясь подняться на ледяной покров, но лед был слишком слабый и разламывался под тяжестью большого, грузного человека.

Промокнув по пояс, отец вернулся на берег. Выбежал на дорогу, остановил, к счастью, появившуюся здесь в такую рань грузовую машину. Шофер выслушал испуганного человека, впустил его в кабину и, круто развернувшись, помчался в объезд к мосту.

Когда отец вбежал в дом своей матери, Галя уже была там, держала в руках куклу, а бабушка растирала внучке ноги и поила ее горячим молоком...

Подобных случаев отчаянного упрямства и настойчивости в Галиной жизни можно вспомнить немало.

Вот и теперь настали тревожные дни, с Галей творилось что-то странное. Мать с затаенной опаской приглядывалась к дочери, боялась какого-нибудь неожиданного и необдуманного поступка. Чуткое материнское сердце подсказывало причину Галиного беспокойства: дочка полюбила.

Девушка напряженно думала о том, как помочь Андрею, мучительно искала выход. Она отправилась к Тоне, категорически наказала подружке:

— Завтра обязательно разыщи Киреева и приведи ко мне.

— А чего его искать, если он сам каждый день объявляется? Как узнал мой телефон, по пять раз в день названивает. Перед сном опять позвонит.

— Влюбился?

— Да уж не знаю. Последний раз три часа с ним прощались. То он меня проводит до дому, то я его провожу до автобусной остановки. Так и ходили до полуночи.

— А поцеловать пытался?

— Вот еще! У меня не забалуешься.

— Ладно, играйте в кошки-мышки. Однако не забудь, что я сказала: приходи с Киреевым ко мне завтра.

Киреев, Галя и Тоня собрались на экстренное совещание в Галиной квартире. Галина мать поставила на стол самовар, а сама ушла с соседкой в кино.

— Что же, мы так и будем сидеть сложа руки, ждать у моря погоды? — начала разговор Галя, обращаясь к Кирееву. — Ты, как мужчина, как друг Андрея и сам офицер, не имеешь права бездействовать. Обязан что-то предпринять, хотя бы посоветовать. Нельзя же так, я места себе не нахожу, готова горы перевернуть. Прошу тебя, Виктор, помоги.

— Надо прямо смотреть на вещи, — рассудительно сказал Киреев. — Сегодня я еще раз обращался к замполиту. Он внимательно выслушал и сказал то же, что и полковник: ничего, мол, нельзя изменить, дело зашло слишком далеко. Теперь все зависит от высшего начальства. Представляете ситуацию? Что мы с вами можем сделать?

— Кто-нибудь может повлиять? — настойчиво твердила Галя. — Или никто не властен?

Киреев хотел охладить Галин пыл, попытался свести разговор к шутке.

— Уверяю вас, девочки, это не нашего ума дело. Есть воинский устав, есть законы. А вообще с женщинами советуются, выслушивают их мнение и делают все наоборот.

— Не остри, пожалуйста! — оборвала его Галя. — Андрей страдает, а ты шута корчишь. Какой же ты друг?

Киреев рассердился, но сдержал себя. Отставил чашку, варенье, ответил серьезно:

— Дружба дружбой, а служба службой.

— Я, кажется, придумала верный ход, честное слово, Виктор. По-моему, все получится, если ты возьмешься за это дело.

— Какое? — заинтересовался Киреев.

— Ты должен слетать в округ. Понимаешь?

Виктор покачал головой.

— Я не имею права нарушать субординацию, Галя. Через голову начальства к генералу? Не положено...

— Андрей тоже не имел права летать под мостом, а полетел, — перебила его Галя.

— Мое «геройство» кончится тем же. Разве что вдвоем нам веселее будет сидеть на «губе».

— Он правду говорит, Галя, — вмешалась Тоня. — Надо что-то другое придумать.

— Боюсь, — сказал Киреев, — что генерал тоже не поддержит моей просьбы.

— Почему? — удивилась Галя.

— Далеко не все офицеры одинаково смотрят на «подвиг» лейтенанта Медникова. Очень многие осуждают, и я в том числе.

— И ты? — возмутилась Галя. — Вот это новость! А я думала, ты Андрею настоящий друг. А ты... Почему же ты против?

— Мы уже достаточно взрослые, чтобы уметь владеть собой и знать цену нашим поступкам. Для покорения девичьих сердец существуют тысячи других способов.

Галя вскочила из-за стола, сердито сжимая кулаки:

— Не смей так! Не смей! Теперь я вижу, какой ты. Уходи, нам не о чем с тобой говорить. Уходи!

— Не кипятись, Галка! — схватила подружку за руку Тоня. — Что ты пристала к Виктору? Он же не министр обороны, приказал — и все! Он ведь ходил к командиру.

Но Галя не хотела больше ничего слушать, схватила фуражку, сунула в руки Кирееву.

— Прощай!

Оскорбленный Киреев, еле сдерживая себя, взял фуражку, сквозь зубы сказал Гале, окинув ее уничтожающим взглядом: