Так же как и в Двинске, в столице Латвии дислоцировалась целая стрелковая дивизия (48-я). С ее уходом город лишился вооруженной силы, способной его отстоять в случае быстрого прорыва противника. К началу войны в Риге помимо авиационных и тыловых частей Красной армии были только рота охраны штаба 27-й армии и подразделения НКВД охраны железных дорог. Город был практически беззащитен в случае быстрого броска к нему немецких подвижных соединений.

Мосты в Риге были подготовлены к взрыву только 25 июня. Минирование было произведено группой саперов под командованием Яниса Роберта Пельцерса. Он начинал службу сапером еще в армии Латвийской республики. В 1940 г. был зачислен в РККА, где служил в 305-м отдельном саперном батальоне территориального корпуса. 25 июня с командой из 20 человек на двух машинах со взрывчаткой прибыл в Ригу. Оставив автомашины у Пороховой башни — там размещалось Рижское пехотное училище, — отряд Пельцерса произвел минирование всех трех мостов с закладкой зарядов и двойным воспламенением, электрическим и огневым.

Война заставила вспомнить о рижской Рабочей гвардии, созданной в 1940 г. Восстановить ее в прежних размерах не представлялось возможным, поскольку бойцы сформированных в 1940 г. батальонов в большинстве своем уже сменили место работы. Немалое их число было направлено в другие города и районы. В мае 1941 г. Рабочая гвардия была расформирована ввиду завершения своей цели по организации общественного порядка. 25 и 26 июня в большой спешке рабочие батальоны формировались заново.

Заместитель командира 3-го батальона Жанис Фолманис вспоминал:

«Вечером 26 июня мы получили оружие: винтовки, патроны, ручные гранаты и автоматы. Оружие было разных систем и устаревшее… Получение оружия приподняло настроение гвардейцев… Вся ночь на 27 июня прошла в лихорадочной работе. Гвардейцы учились обращаться с оружием, особенно с гранатами и автоматами, так как среди нас было мало таких, кто хорошо умел им пользоваться».

К 27 июня части Рижского полка рабочей гвардии заняли оборонительные позиции на правом берегу Даугавы:

1-й батальон рабочей гвардии (командир А. Норбатович) — у понтонного моста;

2-й батальон рабочей гвардии (командир К. Годкалн) — у ж.-д. и Земгальского мостов;

3-й батальон рабочей гвардии (командир Ф. Вейсенфельд) — в районе Кегумс-Кокнесе.

Начиная с раннего утра 27 июня в Ригу начали прибывать машины штаба 8-й армии и подчиненных ей частей. Беспрерывный поток машин был, видимо, воспринят местными националистами как общее отступление Красной армии из Риги и эвакуация гарнизона города. В десятом часу утра в Риге вспыхнуло восстание. Забегая немного вперед, можно сказать, что такая же ситуация возникла в июне 1941 г. во Львове. Там перегруппировки крупных масс техники мехкорпусов тоже были приняты националистами за отступление, и они попытались взять власть в городе в свои руки. Скорее всего те же причины двигали националистами в Риге. С чердаков и окон домов по советским частям на улицах города был открыт огонь. Особенно крупная перестрелка с использованием артиллерии произошла в районе моста, выходящего на Псковское шоссе. Здесь огонь по советским частям велся с крыш почти всех прилегающих домов.

Однако националистами определенно были переоценены как собственные силы, так и разброд и шатание в рядах Красной армии. Мятеж был достаточно быстро подавлен силами вызванных армейским командованием войск НКВД. Уже к полуночи ситуация была взята под контроль, в городе были слышны только отдельные выстрелы. Капитан Васильев писал: «В районе Псковского моста весь квартал был оцеплен войсками НКВД. Часть из них лежала с пулеметами за прикрытиями. Пулеметы и винтовки были направлены по отдельным окнам и крышам. Меня сначала не пропустили, после вызова командира — ст. лейтенанта — я проехал по этой улице и через мост. Не было произведено ни одного выстрела. За мостом горело несколько домов от наших снарядов — это дома, из которых велся огонь. Часть домов с пробитыми окнами и дверями»[166]. Днем 28 июня в Риге было спокойно. Только вечером в отдельных местах вспыхнула перестрелка, но она быстро была прекращена. Советское командование было полно решимости удерживать город перед лицом немецкой пехоты с бронетехникой и тяжелой артиллерией. Пасовать перед отрядами вооруженных стрелковым оружием националистов не было никакого резона.

На тот момент Рига имела для войск 8-й армии исключительное значение. Проиллюстрировать этот факт можно цитатой из журнала боевых действий 11-го стрелкового корпуса, запись за 28 июня: «По возвращении из разведки переправ майора Лукашенко и полковника Колдунова, доложивших, что переправ кроме Риги нет, дивизиями вновь были отправлены распоряжения о продолжении марша на переправы у Рига»[167]. В случае потери переправ в Риге соединения 8-й армии были бы прижаты к Западной Двине и полностью разгромлены. Однако этого не произошло. Потрепанные в боях у границы 48-я и 125-я дивизии 11-го корпуса перешли в Риге через Зап. Двину и начали занимать позиции на ее северном берегу.

Может возникнуть закономерный вопрос: почему немцы попросту не разнесли мосты в Риге авиацией? Попытка лишить Красную армию важных переправ была предпринята 1-м воздушным флотом, но потерпела неудачу. В истории бомбардировочной эскадры KG1 этот эпизод был освещен следующим образом: «Чтобы затруднить дальнейшее отступление через Ригу, II группа получает 27 июня приказ атаковать западный плацдарм на Двине в Риге, поскольку находящиеся там переправы относятся к немногим важнейшим на северном отрезке реки. Несмотря на мощную оборону силами стянутых на этот участок зенитных батарей, самолеты II группы вновь и вновь наносят удары с пикирования, однако им не удается решающим образом уничтожить переправы». На вооружении KG1 были бомбардировщики Ю-88, которые могли пикировать, хотя и уступали по точности сброса бомб специализированным «Штукам». Последние в 1-м воздушном флоте на тот момент отсутствовали.

Если действия ПВО, сухопутных войск и НКВД в Риге можно оценить достаточно высоко, то командование Прибалтийской военно-морской базы таких качеств не продемонстрировало. Приказ на эвакуацию из Риги командующий базой контр-адмирал П. А. Трайнин получил в 3.00 27 июня. Срок окончания эвакуации был установлен к исходу суток 27 июня. Однако это время было использовано нерационально. Под