Я говорила тихо, будто под дверью мог кто-то подслушивать, но громче было и не нужно. Наша общая кровь прекрасно доносила до нее мой голос – я была уверена в этом точно так же, как и в том, что ночь Модранехт была дана нам для выражения чувств, в обычные дни запертых под семью замками. Для выражения любви. И я собиралась отдать свою любовь Виктории Дефо всю без остатка.

– Я всегда думала, что помню, как ты выглядишь, – прошептала я, хаотично раскладывая на красном покрывале мелкие камешки белого кварца. – Но, увидев тебя в Дуате, поняла, что это не так. Ты гораздо прекраснее, чем в моей голове. Я так скучаю, мамочка.

Я плакала по Виктории лишь в первый год после ее смерти. На второй остались только глухие всхлипы, задушенные подушкой, а на третий – бескрайнее сожаление и чувство собственного несовершенства на фоне идеальной Виви. О том, что никакой идеальности в моей матери не было и в помине, я узнала слишком поздно, чтобы это для меня что-то изменило. Нет, моя мать все еще была лучшей. Да и разве для детей может быть как-то иначе?

Возложив на алтарный столик несколько связок остролиста и ее старый серебряный гребень, когда-то инкрустированный жемчугом, что теперь согревал мою шею, я вытерла слезы. Белый, как буйволова кость, дым стелился по тисненому покрывалу. Запах гвоздики и сладких ягод, высыпанных вдоль блюдец с рисовым хлебом и сушеными яблоками для моей собственной Великой Матери.

Это было кощунством – выдергивать ее из покоя, каким бы он ни был, особенно в этот сакральный день. Но я должна была узнать.

– Revertimini ad me, Victoria Defoe.

Я смотрела на гребень, не отрываясь, визуализируя черты, что можно было разглядеть в моем собственном лице, отражающемся в пожелтевшем зеркале трюмо. Эту кокетливую улыбку, что согревала самые ледяные сердца, и нежные изящные руки, пахнущие розовым маслом. Я была преисполнена скорби, как и учила Ворожея: она лилась из меня рекой, и каждый раз мне приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы не захлебнуться в ней. Но для Виктории эта скорбь должна была стать маяком – путеводный светлячок в темноте Дуата. Я знала, что мама ни за что не упустит его, что последует за ним, когда я наберусь смелости, обрету шестой дар и призову ее бесплотный дух.

Я так верила в это… Но почему же она не шла ко мне?

– Revertimini ad me, Victoria Defoe, – повторила я, крепко сжав гребень в ладони, однако даже спустя десять минут ничего так и не произошло. Пламя свечей колыхнулось, а дым поднялся к потолку неестественным конусом, выдавая чужеродное присутствие, но то была не Виктория.

– Очень красивый алтарь.

Я вяло улыбнулась, глядя на туманную завесу, оформившуюся у меня за спиной. Зеркало, хоть и пыльное, хорошо отражало Рашель, сидящую позади меня. Поставив подбородок мне на плечо, она внимательно смотрела, как я возвращаю гребень на место и навожу порядок на алтаре.

– Ей бы точно понравилось, – похвалила она, полупрозрачная и тусклая, как детское воспоминание. Ее медные волосы казались грязно-красными, словно полусгнившие осенние листья, а некогда голубые глаза были такими же белыми, как все остальное тело.

Пускай Рашель и не была той, кого я так отчаянно звала в эту ночь, но при виде нее на сердце у меня потеплело не меньше.

– Я и твой сделала, – сказала я, кивая вправо.

– О. – Рашель удивленно выдохнула, наконец-то заметив кофейный столик рядом с алтарем Виктории. На его фоне он терялся, простенький и почти пустой, с минимумом вещей, что сохранились от моей первой атташе. Здесь была лишь ее катана, в руках с которой она сражалась в своей последней битве у вод Шамплейн, и красный шелковый шарфик. – Мой собственный алтарь?.. Но я ведь не… – Рашель осеклась, смущенная, и неуютно заерзала. – Спасибо, Одри.

Мы переглянулись и замолчали.

– Это первый раз, – решилась признаться я, нервно двигая кадильницу с места на место. От близости Рашель по телу бежал мятный холодок. – Когда я решилась призвать маму. Мне так не хотелось беспокоить ее, а она… она не пришла. Почему?

Рашель замялась, не найдя, что ответить. Она выглядела встревоженной, но старалась изо всех сил не показывать этого.

– Может быть, из-за того, что сегодня Модранехт? Эта ночь неспроста зовется темнейшей из ночей. Сегодня многие ставят алтари и взывают к духам предков… Виви могла попросту заблудиться.

– Сомневаюсь, – сказала я. – Я видела ее утром… Там, в Дуате… Когда забирала Зои. Диего отправил меня туда с помощью…

– Знаю, – перебила меня Рашель, избавив от необходимости объясняться. – Я ведь была там. С тобой.

Иногда я забывала, что Рашель ни на минуту не оставляла меня одну с тех самых пор, как умерла. После того как распалась на части после битвы с Ферн, она так и не ушла в Дуат. Ее душа по-прежнему следовала за моей по пятам, выполняя клятву, данную матери, пускай она уже давно и не имела смысла. От осознания, что я отняла у Рашель ее посмертный покой, мне становилось не по себе. На что похожа такая ее жизнь? Жизнь в одиночестве и скитаниях, в бесконечном ожидании, когда же ее соизволят призвать костяные руны или некромант.

– Я тоже скучаю по Виктории, – вдруг сказала Рашель, и я резко повернулась, почти столкнувшись с ней лбами.

– Разве вы не видитесь? Хотя бы время от времени…

– Нет, не видимся. Я всегда здесь, – сказала Рашель то, что я так боялась услышать, но тут же добавила, когда я понурилась, перебирая в пальцах стебли падуба: – Уверена, Виктории есть чем и без меня заняться после смерти. У нее было какое-то важное дело, когда я уходила… Правда, это было очень давно. Интересно, как много времени уже прошло… Порой кажется, что мир вокруг застывает. Быть мертвым очень сложно, когда ты стремишься оставаться в мире живых. К счастью, я не одна такая. Слышала же, как без конца хлопают двери в доме, будто бы от сквозняка? У вас тут полно призраков! Аура Диего помогает мне удерживаться в этом мире, но притягивает всех кого ни попадя. Бедный паренек! Некроманты ведь не могут закрыться от духов, как обычные ведьмы, и видят их так же хорошо, как живых… Именно поэтому и я стараюсь не высовываться слишком часто. Не хочу вам надоедать, – улыбнулась Рашель, и когда я уже открыла рот, чтобы отругать ее за эту глупость, она вдруг спросила: – Почему ты решилась призвать Викторию именно сейчас? Что такого ты увидела в Дуате, отчего так сильно встревожилась?

Я снова переложила несколько камешков кварца, пытаясь занять беспокойные руки. Рашель терпеливо ждала моего ответа, хоть и бледнела с каждой секундой: я призывала не ее, а потому она не могла оставаться со мной так долго, как этого хотела.

– С мамой кто-то был, – сказала я, и Рашель вопросительно нахмурилась. – Душа ребенка… Девочка… Она напомнила мне кое-кого, но это невозможно. У нее странное имя… Да и внешность тоже. Хочу узнать, кто это был.

– Я могу попробовать найти Викторию, – предложила Рашель осторожно. – Дуат запутан и изменчив, как ты уже знаешь. Я не захожу туда, потому что боюсь уже не вернуться обратно, к тебе, но… Можно рискнуть. Если Виви по какой-то причине не может покинуть Дуат, я сама у нее все разузнаю и потом расскажу.