– Рафаэлем, – коротко ответил Сэм, и я была готова поклясться, что он вот-вот расплачется, когда Зои задержала дыхание и наклонила его к себе за поцелуем.

Жестокая Королева Вуду и дочь, преданная матерью, в одном флаконе. Отрекшаяся Верховная ведьма. Казалось, мой ковен не может быть еще страннее, но вселенной снова удалось меня удивить.

Понимая, что сейчас не время обсуждать это, я встала с постели, опираясь на руку Коула. Здесь мы теперь были лишние: Диего прибирался, подметая костную муку, выдергивая из пола клинки и опорожняя чан, а Сэм ворковал над Зои, рассказывая ей бесчисленное количество историй, что произошли с нами в ее отсутствие. Она смотрела на него устало, но зачарованно, не переставая гладить его лицо, шершавое от бесчисленных шрамов и зверски заросшее, но счастливое, как у ребенка.

– Теперь я понимаю, почему Барон Суббота говорил, что я сильно удивлюсь, когда умру. Царство мертвых действительно поразительно! – поделилась я, когда Коул придержал передо мной дверь, ведущую в безлюдный коридор. – Кстати о Бароне: я и его там встретила! А еще… Коул, кажется, я видела свою маму. И девочку… Очень необычную девочку. Ее имя озадачило меня. Она сказала, что ее зовут…

Поцелуй. Такой терпкий, пряный, как тыквенный латте с корицей, что продают в берлингтонской кофейне на углу мостовой. Руки у Коула были сухими и холодными, но губы – мягкими и теплыми. Его поцелуи всегда навевали мысли о сахарной вате и весеннем ветре, но в этот раз что-то переменилось: то отчаяние, которым он мучился все эти дни, излилось и обожгло меня. Прошло не больше часа здесь, в реальном мире, но Коул всегда созревал быстро. Он практически кусал меня, исследуя мой рот языком и вжимаясь в меня. В поясницу впился барельеф каменных стен, а влажная водолазка высохла за секунду на моей раскалившейся коже. Руки Коула, забравшиеся под нее, стиснули талию и поднялись выше, готовые содрать любую помеху из ткани, не заботясь о манерах и свидетелях.

– Мы не умеем ссориться, – шепнула я со смешком, обхватив его лицо ладонями. Пальцы оцарапались о щетину, проступающую на подбородке.

– Да, потому что я тряпка, – застонал Коул мне в губы, жмурясь, как от яркого света. – Я устал терять тебя. Не хватало еще, чтобы мы… Стой, Одри. Ты слышишь?

Собачий лай. Коул напрягся всем телом, и лишь спустя несколько секунд я поняла, что смутил его вовсе не Бакс, облаивающий во дворе очередную белку. То был рев мотора, нарастающий с каждой секундой. Скрип прорезиненных колес, давящих тропы, неизвестные чужакам. Приближение угрозы. У Шамплейн не могло быть иных гостей, кроме врагов, но Нимуэ оставалась тиха – никакого горна, оповещающего о беде. И все-таки…

– Жди там, – строго велел мне Коул, когда мы, спустившись вниз, увидели в витражных окнах фургон, припарковавшийся прямо перед особняком рядом с синим джипом.

Я замерла на лестнице в нерешительности и, схватившись руками за перила, вытянулась, пытаясь высмотреть что-нибудь в мозаике окон. Раздался щелчок предохранителя: Коул вооружился полицейским «Глоком», что висел вместе с кобурой на вешалке. Навахон, вдетый за пояс, тоже был наготове. Лишь убедившись, что пистолет полностью заряжен, Коул толкнул массивные двери и вышел на улицу.

– Кто вы? Как вы сюда попали? Это частная территория. Убирайтесь!

Ответом ему стала тишина: кто-то заглушил мотор, а затем вылез из ржавого фургона, скрипящего от каждого движения.

Старая рухлядь, каких полно на берлингтонской свалке. Очевидно, двое мужчин, высыпавшихся из него, были совсем нетребовательны к уюту. Ни у того, ни у другого не имелось при себе оружия, не считая кастета на руке юноши, который когда-то этой же рукой чуть не сломал мне челюсть.

Не колеблясь ни секунды, Коул направил пистолет на Дария.

– Спокойно, Кудряшка Сью![6] – воскликнул второй охотник, взрослый, с зелено-карими глазами и кудрявыми волосами, припорошенными сыплющимся снегом. Он отодвинул Дария себе за спину и поднял над головой раскрытые ладони, испещренные розовыми отметинами, что с годами запечатлела на них палисандровая рукоять. – Мы сюда не за дракой пришли.

– А за чем? За кленовым сиропом? – фыркнул Коул. Пользуясь всеобщей сумятицей, я незаметно сошла с лестницы и придвинулась к двери.

– Я хочу извиниться. В Шривпорте вышло недоразумение, – сказал взрослый охотник и шагнул на крыльцо, не страшась того, как предупреждающе Коул сместил палец на курок. – Сейчас тебе и твоим друзьям абсолютно нечего бояться, Коул.

– Почему я должен тебе верить?

– А кому еще верить, если не родной семье? – спросил охотник, и нацеленный пистолет дрогнул. – Меня зовут Джефферсон Гастингс. Дэниэль Гастингс, твой отец, приходился мне старшим братом. Что-то мне подсказывает, ты захочешь обсудить это до того, как меня застрелишь. Что насчет дружеского разговора за чашечкой чая? Слышал, чай ведьмы заваривают просто отменный!

Зимнее солнцестояние. Каждый раз, когда рождался Король Дуба, весь лес гудел и не смолкал до следующего утра. Пока Великая Мать страдала в потугах, Ночь терпеливо сидела у ее ложа, слишком любопытная, чтобы упустить шанс первой узреть лик совершенного бога-младенца. Так ночь накануне Йоля становилась самой темной и длинной ночью в году. Но затем раздавался первый крик новорожденного владыки – и плач его разносился до того далеко, что будил само солнце. Ночь же сбегала, оглушенная. После этого она начинала появляться все реже, а солнце, обретя нового друга, – все чаще. Иногда оно задерживалось на небе так долго, что Ночь не приходила вовсе. Это было ужасно невежливо, но что поделать, если Король, проживший тысячу жизней, знает самые интересные сказки на свете? А солнце очень-очень любит сказки!

Мы все были обязаны рождению Короля, но не ему самому. Ведь кто страдает в потугах, чтобы вернуть нам свет? Самая долгая ночь, предшествующая Йолю, недаром звалась Модранехт – «Мать всех ночей». То был праздник Великой Матери, а потому он был полон почестей, бутоньерок из омелы и заботы о главных женщинах рода.

Как жаль, что единственная женщина, о которой я могла заботиться, была уже давно мертва.

– Сложная неделя выдалась, – призналась я, поднося горящий черенок к фитилю алтарной свечи. Хватило одной искры, чтобы по комнате распустился благовонный дым с нотками вишневого пунша. – Весь дом стоит на ушах, и все из-за двух мужланов с мечами! Коул пообещал разобраться с ними, а я… А у меня других дел по горло. Это первый Йоль, который мы празднуем, – на прошлый мы ограничились ужином из индейки и рождественским киномарафоном. Коул ведь был… слепым, из-за этого ни у кого из нас не нашлось праздничного настроения. Зато в этом году все иначе! Завтра возвращается Морган с Исааком, у нее ведь день рождения, я говорила? Конечно, я отправила Ворожее письмо, попросила задержать Морган еще на неделю, но стоит ей узнать, почему мы не хотим ее возвращения, как она тут же начнет рваться в Шамплейн с удвоенной силой. Поэтому… мы готовимся к худшему. Охотники не должны узнать, кто перед ними. Я уже предупредила остальных, особенно Диего. Представь, какой конфуз выйдет, если он по привычке назовет Морган «маленькой царицей»! Зои, кстати, тоже уже пришла в себя. Она по-прежнему ничего не помнит, кроме того, что Рафаэль заманил ее в ловушку, вырубил и сдал охотникам, но это даже к лучшему: зачем помнить своих мучителей и пытки? Зои похожа на обтянутый кожей скелет, но уже шутит и улыбается. Мы решили, ей не стоит выходить из комнаты, пока охотники здесь. Ну сама понимаешь… Пусть отдыхает. У нас есть мизерный шанс отметить этот Йоль как положено. Надеюсь, тебе нравится твой алтарь.