нетрудно понять ее озабоченность. – Вы поклоняетесь и святым?

Если Уэс и выглядит раздосадованным, то лишь слегка.

– Не то чтобы поклоняемся. Но мы их чтим. Молимся им, принимаем их имена, когда достигаем совершеннолетия. И все в этом роде.

– А ты чье взял?

– Франциска Ксаверия. Так что я Уэстон Кэрролл Франциск Ксаверий Уинтерс.

– Кэрролл… – повторяет она.

– Это наше родовое имя, – тоном оправдания объясняет он. – Короче! Суть в том, что святые – это обычные люди, которые совершили нечто настолько впечатляющее, что их канонизировали. Обычно это означает, что их смерть была трагической и ужасной, при этом кто-то пытался заставить их отречься от веры. Впрочем, я слышал, что есть и пес-святой, а у него – целый культ.

Вот теперь в его словах впервые появился смысл. Все собаки заслуживают поклонения, может, даже канонизации.

– И это такая… цель?

– Не для меня. Если хочешь стать святым, надо страдать, вдобавок придерживаться целибата, вот почему я твердо намерен пойти в ад. – Он обводит круг на лбу тыльной стороной большого пальца, потом делает то же самое на губах и груди.

Маргарет закатывает глаза. Всякий раз, стоит ей поверить, что в нем есть толика зрелости, он доказывает обратное.

– Полагаю, мы оба заметно продвинемся по пути туда, когда запятнаем руки кровью хала.

Маргарет ждет, что он задаст вопрос, который отчетливо светится у него в глазах: «И почему же ты ради этого готова даже сойти в ад?» Вот еще одно, что она узнала о нем. Под скользкой улыбочкой он прячет не только боль. Но и сообразительность. Он подмечает гораздо больше, чем дает понять. На свете есть множество веротерпимых катаристов, и доказательство тому – хотя бы миссис Рефорд и Халанан. Но Уэс увидел немалую долю ее жизни и то, как относятся к ней в городе, чтобы понять: она не просто веротерпимый катарист.

Наверняка он уже догадался.

И даже если так, он на нее не давит. Только балансирует на двух ножках стула, откидываясь на спинку так далеко, что Маргарет опасается, а может, и надеется, что равновесие он не удержит.

– Ну, если мне предстоит в следующие шесть дней справиться с такой задачей, понадобится кое-чем запастись. А это значит… – Ножки стула с громким стуком встают на пол. – Придется тебе показать мне город, и на этот раз ты уже не отвертишься.

– Хорошо, – Маргарет ужасается при виде торжествующей улыбки, скользнувшей по его лицу. – Когда ты хочешь сходить туда?

– Мне не повредит подышать свежим воздухом. Может, прямо сейчас?

13

Самая красивая девушка, какую доводилось видеть в жизни Уэсу, стоит по другую сторону ограды универсального магазина. Вместе со своими подружками она ждет в очереди к одной из рыночных палаток под красными крышами, раскинутых на всю ночь, словно шатры цирка шапито. Люди толпятся вокруг них со стаканами, полными дымящихся напитков, и с яблоками, глянцевыми от карамели, а он не замечает никого, кроме нее.

На ней объемный вязаный свитер поверх плиссированной зеленой юбки. Подол струится, спускаясь до щиколоток, извивается волнами, и щемяще-трогательная полоска кожи между тканью и оксфордами на каблуках чуть не сводит Уэса с ума. Волосы ниспадают из-под шляпки клош кудрями тугими и круглыми, как каштаны, с ушей свисают жемчужинки, как дождевые капли с лепестков. В ней чувствуется что-то знакомое. Не только во внешних броских приметах столичной моды, но и в лице…

Они наверняка встречались прежде. Но нет, такое лицо, как у нее, он запомнил бы.

Уэс подумывает, не оставить ли свой пост, чтобы подойти и поздороваться, но Маргарет поставила его здесь со строгим наказом вести себя прилично. Откровенно говоря, он рассчитывал, что получится поход за всем необходимым для алхимии, но ей вздумалось выполнить все пункты собственного бесконечного списка дел. Представлять, как он будет уныло плестись за ней по рынку, было примерно так же увлекательно, как сдирать с самого себя кожу.

Ему и прежде случалось делать это, в смысле плестись, и было уму непостижимо, как долго она способна медлить, оценивая достоинства единственного яблока. Лично он предпочитал наблюдать за людьми и вылавливать сплетни из разговоров окружающих. Говорят, тот самый хала прошлой ночью иссушил весь урожай столетнего виноградника – трагическая и вместе с тем волнующая новость.

Еще один признак, что погоня будет захватывающей.

Он не видит ничего плохого в том, чтобы развлечься невинным флиртом в ожидании, пока Маргарет закончит покупки. Когда он ничего не делает, на него наваливается страх, что он оплошает, что трех недель слишком мало для подготовки к охоте, что хала разорвет их в клочки. Перестав барахтаться, он утонет.

Одна из подружек той девушки украдкой бросает взгляд в его сторону, и та тоже оглядывается на него через плечо. Уэс улыбается. Эту улыбку он много раз отрабатывал перед зеркалом, точно так же, как тренировался произносить излюбленные речевые обороты лучших ораторов страны. Это тонкий расчет. Слишком широкая улыбка похожа на гримасу, слишком расслабленная недалека от ухмылки с раззявленным ртом. А эта попадает точно в цель, поэтому, когда он машет рукой, наградой ему становится то, что девицы принимаются шушукаться между собой.

Он делает вид, будто не замечает этого, а на самом деле все видит. В лучах внимания он расцветает, в чем признается без стеснения. Как сделал бы любой, кто вырос в таком же доме, как у него, где внимание ценится на вес золота. В детстве он широко пользовался тем преимуществом перед сестрами, что был единственным мальчишкой в семье, единственным имеющим склонность к алхимии и единственным, кто с гарантией умел уговаривать их мать прощать ему многочисленные провинности.

Посовещавшись, девицы подталкивают свою подружку в его сторону. Она пробирается через толпу и аккуратно складывает руки поверх столбика ограды. Вблизи он различает все оттенки зелени в ее глазах и видит, что зрачки окружены кошачьей желтой полоской. И кажется, забывает, как надо дышать.

– Привет, – говорит она. – Чем могу вам помочь? Вы глазеете на меня уже десять минут.

– О, неужели я глазел? Чрезвычайно сожалею. Я шел за покупками, а потом… Словом, я напрочь отвлекся и никак не мог набраться смелости, чтобы подойти и поздороваться.

– Ах, мистер Уинтерс, вам не к лицу прикидываться скромником.

– Вы… вы знаете мою фамилию?

Она лукаво улыбается.

– Разумеется, знаю. Ведь мы встречались раньше. Быстро же вы, однако, забыли меня.

От ужаса все мысли вылетают у него из головы.

– Вы, наверное, шутите.

– Я совершенно серьезна.

Обычно он не так скверно запоминает лица. И