– А она уволилась, – Гульшат проследила его взгляд. – Второй день два участка мету, свой и ее.

– Значит, Валя уехала к себе? – повернулся к ней Махаон. – Два дня назад, говорите?

– Вот чего не знаю, того не знаю, а ты всю ночь тут проспал? – насмешливо поинтересовалась Гульшат.

– Наверное, – Бармичев кивнул.

– Трудовую забрала и уехала, даже не попрощалась, – Гуля сердито высморкалась в бумажный носовой платок. – Ладно, записывай адрес, не думаю, чтобы она уехала насовсем из Москвы.

– Я запомню, – поднял на нее глаза Бармичев.

– Хоспис «Белая Обитель», Каширское шоссе, тридцать девятый километр.

* * *

Через два часа Бармичев вышел из хосписа. Небо по-прежнему было серым. Некоторое время он размышлял, что ему делать дальше. Главный врач «Обители» подтвердил, что к ним поступила заявка на одно место в детском отделении на имя Антона Андреевича Глебкова, которого привезет его мама, но на сегодняшний день они так и не приехали.

Еще через полчаса Влад вышел из «Ходорковски-Сити» с двумя пакетами красного сухого вина «Старый Тбилиси». Сидя в машине, он пил вино большими глотками прямо из бутылки...

«Когда любовь к другой женщине сбивает с ног, прошлое уходит безвозвратно?.. А никуда оно не уходит...» – думал он, вытирая слезы.

Вчера, уезжая из своего дома, он оглянулся, «Мазда» жены почти не различалась в темноте у забора. «И все-таки первый шаг к разводу уже сделан!» – жестко напомнил он себе и нажал на газ.

Внезапно заболело сердце, совсем как вчера, когда он оглянулся.

«Я негодяй, такое натворил...» – вдруг пришла безнадежная мысль. Похожие мысли приходили только в школьные годы...

Влад посмотрел на дорогу – фары машин светили ему прямо в глаза... Уже перевалил за полдень обычный серый день без солнца. То, что у него теперь нет жены, дома и семьи, он понял со всей очевидностью и, допив вино, поехал на работу.

Утренний яркий свет пробивался сквозь капроновые занавески на кухню. Влада варила кофе и выливала его в раковину, не в силах больше пить.

Спиртного с появлением Рэма Константиновича в доме не осталось... Точнее, что-то было, но все стояло в спальне, где он проводил большую часть времени, припрятанное за кроватью.

За время ночных бдений Влада убила штук десять каких-то пушистых белесых пауков.

– Откуда они? – шепотом спросила она себя и поежилась.

– Мам, ну ты подумала насчет Школы текстиля и моды, а? – Машка, обжигаясь, пила кофе и жевала сыр, отламывая его прямо от большого куска длинными ногтями. – Я хочу учиться там, и перестань снова варить кофе, мам!

– Давай на следующий год, – автоматически ответила Влада.

– Мама, а можно с этого Нового года, а не с сентября? – Машка страдальчески сморщилась. – Меня переведут, я уже узнавала...

– Я подумаю, – кивнула Влада.

– Обещаешь? – улыбнулась Машка.

– Обещаю, – Влада с удовольствием взглянула в обрадованное Машкино лицо.

«Даже лучше меня – добьется всего, чего хочет...» – подумала она и решительно встала.

– Ты куда? – спросила Машка.

– Хочу поговорить с дедом, – Влада тяжело вздохнула. – Как считаешь, поговорить или спустить на тормозах?

– Мам, зря дед его выгнал, пусть хоть иногда бы приезжал домой, да? – Машка отодвинула недопитый кофе и встала. – Я с тобой...

Влада промолчала.

* * *

Рэм Константинович проснулся и вздрогнул, глядя на часы над кроватью. Было ровно восемь часов... Вдобавок – восемнадцатое октября, к тому же – две тысячи шестого года. Тривиальный набор заурядных цифр рядового утра, но для Скотчинского он был мистическим!.. К тому же у него раскалывалась голова после вчерашнего разговора с зятем.

818102006...

До 81 прожили родители Рэма Константиновича и внезапно умерли в один день, покушав жареных грибов.

На 02 начинался номер паспорта Скотчинского, который у него украли в 1961 достопамятном году. А о 006 Скотчинский предпочитал даже не думать всуе. Воспоминания были воистину ужасными и относились к его долгосрочной командировке в Бразилию и Аргентину в 1981 году.

Рэм Константинович трижды прочел наизусть «Отче наш» и спустил с кровати босые ноги. Нащупав тапки, он сориентировался, что не все так плохо в жизни и он вполне контролирует себя. Посидев еще, он наклонился вправо и пошарил у стены.

– Ага, – облегченно воскликнул он, наткнувшись рукой на одну из припрятанных бутылок. – Шнапс!.. – сделав три больших глотка, удовлетворенно отметил Рэм Константинович и спрятал заначку туда же, где нашел.

– Придется жить, – прислушавшись к шуму в голове, констатировал он и встал, чтобы через секунду снова сесть.

В дверь стукнули и без разрешения вошли дочь и внучка. По их решительным застывшим лицам старик Скотчинский понял, что сейчас с ним будут собачиться. И не ошибся.

– Папа...

– Дед! – начали говорить в два голоса дочь и внучка.

– Что случилось?.. – как можно убедительнее пророкотал Рэм Константинович.

– Дорогой и уважаемый папа, зависимость от чужих оценок, которую ты мне благополучно привил с раннего детства, дала сегодняшний печальный результат, – Влада выдохнула, и Скотчинский перебил ее:

– Какой результат, Владочка?

– Папа, мне тридцать пять, а ты решаешь, с кем мне жить. Неужели я сама не могла поговорить со своим мужем?.. Ты думаешь, я не умею говорить?

– Я поговорил, – Рэм Константинович развел руками. – Я твой отец, а не дядька с улицы.

– И он собрался и ушел? – шепотом спросила Влада. – Да?

– Я ему преподал азы семейной жизни, – внезапно смутился Скотчинский.

– И он ушел, папа? – громче повторила Влада. – Вот, он прилетел из другой страны, вышел из машины, зашел в свой дом, привез всем подарки, не забыв о тебе, между прочим... Он же привез спиннинг, о котором ты просил?.. Привез, папа! Потом сел за стол, поужинал, ты его зачем-то вызвал в кабинет на разговор, и он вышел через час и больше не вернулся, – и Влада, набрав побольше воздуха в легкие, громко воскликнула: – А я-а-а?.. Может быть, ты его жена, папа? Скажи?.. Кто из нас его жена? Ты или я?!

Скотчинский вздохнул.

– На мой взгляд, девочки, серьезного отношения в жизни заслуживают только две вещи, – примирительно начал он.

– Какие? – хором спросили дочь и внучка.

– Я забыл, Лада, – Рэм Константинович поморщился. – И у меня болит колено... Может быть, отложим этот напрасный по сути разговор на недельку, а?.. Все устаканится, а потом поговорим, девочки?