заниматься арифметикой, надо не подсчитывать, а бороться.

Соприкоснулись мы с молодежными делами и в следующей скандинавской стране – в Дании. Здесь тоже прогрессивными силами страны делаются попытки как-то «исправлять нравы», как-то противостоять той моральной разнузданности, той атмосфере опустошенности, какую приносят сюда НАТОвские ветры из-за Атлантического океана через бандитские кинофильмы, через порнографическую литературу, через идиотскую живопись и музыку, через все, что валом валит сегодня из США в Европу. В любой из этих стран вы можете увидеть в кино такие «заграничные» картины, что на экране не появится ни одна хоть во что-нибудь одетая женщина. И это будет дневной сеанс, и зал переполнят ребятишки почти пионерского возраста.

И вот и в Дании, хотя эта страна прочно зажата в зубах акулы, выдумавшей НАТО, кинематографисты, как в Швеции, как в Норвегии, пытаются влиять на молодые умы, пытаются дать молодежи идею, не дожидаясь, пока это сделают другие, о чем так тревожно было сказано в Гётеборге. Нам показали фильм, тоже, конечно, о разложившейся молодежи, о так называемой «золотой молодежи». Он называется «Развлечения молодых». «Развлечения» эти я описывать не стану. Во всяком случае, «забавы» русских купцов из старых анекдотов по сравнению с ними – забавы дошкольников. Но это страшная правда тамошней жизни, и постановщики картины уйти от нее не могли. В данном случае дело не в «развлечениях», а в том, что сценаристы и режиссер сделали попытку хоть что-нибудь, да противопоставить идущему разложению. На фоне безудержного маразма они изобразили девушку и молодого человека, которые изо всех сил стараются противостоять окружающему пороку. Идеалы этой пары – благородное служение человечеству. Они не знают, как это делать, но стремятся к этому. Он увлечен музыкой. Музыка уносит его из мира грязи в другой мир, красивый, чистый. В картине множество наивного, идеалистического, но в целом это все же борьба, борьба за добрые, гуманные идеалы.

Прогрессивные люди понимают всю опасность идейного растления молодых поколений. И это, бесспорно, страшно, когда потомки Ибсена, Грига, Нансена, Амундсена проламывают друг другу черепа пивными кружками, а в доме великого сказочника Андерсена по ночам бушует матросский кабак с «кабинетами».

Лучшая часть человечества не хочет этого, она ждет помощи от нас. В любой из упомянутых мною трех скандинавских стран десятки людей говорили нам, представителям советской литературы: «У вас героический народ, у вас страна высоких идей и идеалов. Дайте нам побольше книг и фильмов о вашем удивительном сегодня. Это нам так поможет! Дайте книги и фильмы о ваших великих делах, о ваших героях. Мы знаем Чапаева, знаем Маресьева, молодогвардейцев… А кто пришел им на смену сейчас? Мы хотим видеть его. Он воодушевит нас сегодня, как вчера воодушевляли Чапаев и Кошевой».

В часы таких прямых и острых разговоров мы чувствовали себя должниками не только перед своими собеседниками, но прежде всего перед теми, кого люди за рубежом хотят видеть в наших книгах, в наших фильмах и спектаклях, – перед героями покорения космоса, перед магами, приручающими атом, перед строителями плотин на Ангаре и на Енисее, перед теми, кто разводит сады на солончаках вокруг Иссык-Куля и сажает хлопок в Голодной степи, кто идет в океан за рыбой, возводит домны, выплавляет сталь – кто коммунизм строит! Неужели бетонщики и монтажники Братской ГЭС менее героичны и интересны, чем строители Магнитки? Но людям Магнитки Валентин Катаев посвятил замечательную, долго живущую книгу «Время, вперед!». Неужели те, кто осваивает сегодня Голодную степь, уступают в чем-то тем, кто осушал болота Колхиды под цитрусы? Но о героях Колхиды замечательную книгу создал Константин Паустовский. А где же рассказ о людях Голодной степи? Где повесть о строителях Братска?

Здесь мне вновь могут возразить: не слишком ли мрачную я рисую картину нашей литературы, нашего кино, вообще нашего искусства? Вот есть же такая-то книга! Вот есть же такой-то кинофильм, такой-то спектакль! И опять верно. Я могу перечислить превосходные произведения литературы о настоящих людях, кинофильмы о комсомольцах-добровольцах, о бойцах, которые не сдаются! Да, есть такие, и их немало. Особенно пристально всматриваются в человека труда писатели республик, краев, областей. Но моя статья не отчет официального представителя Союза писателей об успехах, а статья литератора о тех явлениях, которые его тревожат. Да, у нас растут прекрасные молодые прозаики и поэты, вовсю работают старые боевые силы советской литературы. Но подлинного героя времени мы по-настоящему еще не написали, и потому, в частности, не сделали этого, что порой ищем его не там, где он живет и работает, а к тому же еще и ошибаемся иной раз в средствах изображения.

Передо мной перевод большой исследовательской работы Эдуарда Лона и Андре Соважа, публиковавшейся в марксистском французском журнале «Нувель критик». Статья посвящается так называемой «школе нового романа». Над этим глубоким, не во всем бесспорным, но умным исследованием стоит поразмышлять тем из нас, кто, не найдя еще взамен ничего лучшего, более плодотворного, поспешил уже отказаться и от присутствия в произведениях фабулы и сюжета, и от психологической разработки характеров, и даже от таких присущих нашей советской литературе принципов, как ленинский принцип партийности и народности при художественном рассмотрении явлений жизни.

Освободив себя от видения героического в жизни и заменив это видением лишь подчеркнуто обыденного, мы можем обречь своих героев на измельчание.

Хотелось бы, чтобы наши литературоведы поскорее исследовали состояние наших дел, скажем, на фронте прозы. Какие здесь есть завоевания, но и какие потери! Если на войне иной раз полезно сжигать мосты за собой, то это прежде всего «иной раз» (а вообще-то их сжигают не при наступлении, а при отступлении). В искусстве же «сжигание мостов», даже если это и «иной раз», пользы еще не приносило.

По словам авторов журнала «Нувель критик», неороманисты считают, что прежний роман (или, как они его называют, классический), даже если он пересмотрен и модернизирован, все равно одряхлел в своих приемах, закостенел в поверхностном реалистическом видении мира, показал себя неспособным, именно в силу своей техники, уловить подлинную действительность – действительность, которая раскрылась перед нашими глазами благодаря научным знаниям и изменениям общества, переживающего глубокие потрясения. Под «научными знаниями» здесь имеются в виду главным образом работы Фрейда в области психологии и освоение этих работ в художественной практике предшественниками неороманистов – Джойсом, Прустом и Кафкой.

Второй чертой, общей для неороманистов, исследователи называют пристрастие к техническим приемам. Исследователи подчеркивают: «Именно этим в большей степени, чем своим художественным превосходством над другими романистами, они, кажется, и произвели впечатление на критику. Довольно любопытно, что в суждениях, высказанных критикой, акцент постоянно ставится не столько на красоте произведении как таковой, сколько на обновлении формы романа».

Исследователи