– Присаживайтесь. – Маркус кивком указал на то же кресло, где она сидела в прошлый раз. В тот раз, когда он ее целовал.

Конечно же, эта мысль потянула за собой следующую: о том, чем еще он мог бы заняться с ней в этом кресле. Не стоя, наспех, а основательно, не жалея времени и сил. Не две минуты и даже не два часа, а дольше, гораздо дольше. Наблюдая, как она постепенно доходит до кондиции (чтобы не сказать до ручки). Маркус уже представлял, как водопадом струятся по ее обнаженной спине густые темно-каштановые пряди, как руки его скользят по ее телу, как она вздрагивает под чуткими прикосновениями его пальцев.

И то, что он себе представлял, было во всех смыслах приятнее бухгалтерских расчетов.

Но Лили казалась… даже еще менее расположенной к общению, чем когда он впервые ее увидел, а ведь тогда она была вся на иголках, вернее, вся в иголках, словно ощетинившийся еж. А сейчас она выглядела так, словно одежда ей немилосердно жала, хотя он видел, что это не так (а жаль, если бы дело было в тесной одежде, это было бы легко поправить), или будто у нее случилась изжога.

– Вы здоровы? – спросил он, стараясь смягчить тон. Маркус мысленно похвалил себя за чуткость и наблюдательность. Ему было чем гордиться – до сих пор он не замечал за собой отзывчивости, но, как оказалось, ему не все равно, как чувствуют себя его ближние. Маркус менялся, и менялся, как ему хотелось верить, к лучшему. И все благодаря Роуз. И отчасти гувернантке Роуз, которая, судя по всему, не разделяла оптимистичного отношения Маркуса к происходящим с ним переменам. Но в чем причина перемены, произошедшей с ней? Может, ей не понравилось, как он целуется? Может, она боится, что он воспользуется ее зависимым положением? Маркус не знал, что делать. Он попросил гувернантку своей дочери научить его прилично себя вести в приличном обществе, и он имел возможность убедиться в ее компетентности. И потому с вопросом «что делать?» ему бы следовало обратиться к ней – непревзойденному эксперту в области морали. Но это было бы за гранью приличий. Парадокс, который чуть было не вызвал у Маркуса улыбку, но он вовремя спохватился. Маркусу не хотелось, чтобы она догадалась, о чем именно он сейчас думает.

– Я здорова, – с подчеркнутой сдержанностью ответила Лили. – Что от меня требуется? – спросила она строгим тоном застегнутой на все пуговицы гувернантки, какой он ее увидел неделю назад. Всего неделя прошла, а ему кажется – целая вечность! Было бы во всех смыслах правильнее вернуться к служебным отношениям с ней, вместо того чтобы вспоминать податливую упругость ее губ, или тепло ее тела, или… Довольно, черт побери! Маркус кивнул на раскрытый гроссбух.

– Я последовал вашему совету, как видите, – сказал он, поборов желание спросить о том, понравилось ли ей, как он целуется, – и взялся проверять все счета за прошлый год. – И стоило ему произнести эти слова, как раздражение нахлынуло на него с новой силой. – И, похоже, мне это оказалось не по зубам. Я совершенно не разбираюсь в бухгалтерии.

Он смотрел ей прямо в глаза. Она по-прежнему напоминала покрытого колючками ежа.

– Вы мне не поможете?

Итак, отказать ему было бы неприлично, правильно?

Лили встала с удобного кресла, искренне сожалея о том, что у герцога на носу не растут бородавки. Бородавки на носу герцога сильно облегчили бы ей жизнь.

Герцог чуть заметно улыбнулся, и Лили с досадой подумала о том, что, не выйдя за грань приличий, не может спросить его, по какому поводу он улыбается.

Никаких вопросов герцогу, строго напомнила себе она, потому что вопросы с ее стороны могут повлечь за собой вопросы с его стороны, а именно по такому сценарию развивались события вчерашнего вечера.

«Вам понравилось?»

Этот вопрос звучал в ее голове множество раз уже после того, как он его задал. И задал он его не своим обычным приказным тоном, а даже как-то робко. Озабоченно. Беспокоился о том, как она отреагировала на первый в своей жизни поцелуй? Но он не знал, что этот поцелуй – первый в ее жизни, не мог знать. Или мог? Может, он думает, что она напропалую целуется со всеми своими нанимателями, хотя он должен был бы усомниться в правдивости своего предположения, если бы принял к сведению род занятий ее предыдущего нанимателя – мифического викария.

Что он о ней думает? Жаль, что она не может его об этом спросить, как не может спросить о том, почему он не бывает гладко выбрит даже по утрам, и так ли неудобны эти шейные платки, которые он так не любит носить. Сегодня на нем вновь не было шейного платка, и в вороте рубашки опять проглядывал кусочек голой груди, на который она против воли косилась.

Лили знала, что эти вопросы под запретом, но они продолжали крутиться в голове.

– С чем конкретно у вас возникли трудности? – спросила она и, опершись ладонью о столешницу, подалась вперед, заглядывая в гроссбух. Его голова оказалась в непосредственной близости от ее руки, и Лили вдруг подумала о том, как бы он отреагировал, если бы она вдруг погладила его по голове.

Вероятно, потащил бы к себе на колени и зацеловал бы до бесчувствия. Наверное, ей не стоило искушать судьбу. А так хотелось!

– Эти цифры никак не желают складываться. Я как только ни пытался, но каждый раз у меня получается другой ответ. – Лицо у него сделалось обиженным, словно эти числа нарочно его дразнили и строили ему козни, и Лили с трудом удержалась от смеха.

– Я не думаю, что в этом виноваты цифры, ваша светлость, – сказала девушка и пододвинула к себе книгу. – Вы не против? – спросила она, жестом давая понять, что он должен позволить ей сесть. Герцог встал, но остался стоять вплотную к креслу, в котором теперь сидела она. Лили очень остро ощущала его близкое присутствие: тепло его тела, его запах и все прочее, с ним связанное, что трудно описать словами.

И все это вместе сильно отвлекало ее от решения поставленной задачи.

Но Лили сумела сосредоточиться на том, что важнее. В глобальном смысле. Окинув пристальным взглядом колонки с крохотными цифрами, она подняла глаза на герцога и попросила у него карандаш.

– В столбик считать сподручнее, чем в уме, это верно, – сухо заметил герцог и протянул ей карандаш с мягким, но остро заточенным грифелем. Пальцы их соприкоснулись, и Лили тряхнуло, как от электрического удара, и характерные покалывания стали ощущаться не только в месте контакта, но и очень, очень далеко от него. Глубоко внизу. Хотелось спросить, почему он не носит перчатки?

– Давайте посмотрим, что тут у вас, – сказала Лили, судорожно сглотнув вязкую слюну. Склонившись над гроссбухом, она, стараясь делать это незаметно, пыталась привести в норму дыхание, пульс и… все прочее. У нее это не очень получалось.

– Понимаю. Вы забыли включить в ваши расчеты числа из второй колонки. Вот здесь. Видите. – Цифры расплывались. Приходилось сильно щуриться, чтобы разглядеть написанное. – Господи, на вас что, эльфы работают? Никогда не видела такого мелкого почерка. Неудивительно, что вам пришлось туго с вычислениями.

– Вы меня утешили, – насмешливо произнес герцог. – Все дело в эльфах. А я было решил, что дело в моей безнадежной тупости.