Импортный газовый револьвер с укороченным дулом, черныепластмассовые коробочки с прозрачными крышками — газовые патроны, сигнальные,патроны с резиновыми пулями. Ствол выглядит так, словно его сто лет не брали вруки, если вообще озаботились хоть раз зарядить и проверить. Правда, полностьюисправен — Петр не удержался, проверил.

Тоненькая стопка деловых бумаг — ничего интересного, счета иподтверждения каких-то поставок. Лист, на котором Пашкиной рукой небрежно написанс десяток греческих имен и фамилий: Спи-рос Манолидис, Микис Теодору, КостасВасили-дис… И так далее. К чему сие, решительно непонятно. Вроде бы у Пашкибыли какие-то дела со родиной Гомера…

Синяя коробочка с золотыми сережками — вряд ли это подарок дляКати, очень уж незамысловаты и дешевы, скорее уж сувенир для непритязательнойЖанночки или ей подобной. Все. Где же может таиться чертова кассета? Неспрашивать же Фомича…

Закурлыкал селектор. Петр уже научился худо-бедно с нимобращаться, на сей раз безошибочно угодил пальцем в нужную клавишу.

— Павел Иванович, ваша супруга на линии… — прощебеталаЖанна.

— Соединяй.

— Почему ты молчал, не рассказал, что случилось? —едва ли не кричала Катя.

Ну вот, то ли доброжелатели с языками без костей, то липрорвалось в прессу…

— У меня? — этак недоуменно спросил он. —Ничего не случилось, с чего ты взяла?

— У нас только об этом и говорят… Что в тебя вчерастреляли, что было покушение… И молчал!

— Катенька, милая, — проговорил он насколько могубедительнее. — Ты же у меня умница. Помнишь детскую игру в испорченныйтелефон? Ну вот…

— Но ведь передавали, оказывается, по телевизору. Вполдевятого утра, в «Горячих новостях»…

«Убивал бы репортеришек», — подумал он. И продолжалстоль же беззаботно:

— Да ну? И что там такое говорили Невзоровы нашидоморощенные?

— Что в тебя стреляли на выходе из офиса. Что этопокушение, заказное…

— Катька, я тебя выдеру, — рассмеялся он. —Все-таки мы уже в том возрасте, когда не следует верить каждому слову. И уж темболее поднимать панику.

— Что же, врут?

— Ну, не совсем, — рассудительно сказал он. —Какой-то псих и в самом деле устроил пальбу из газовика, неподалеку от офиса,но не в меня, а в воздух. Кажется, наркоман обкурился… Или пугал с пьяных глазжену, ревность взыграла. Его быстренько повязали… А дальнейшее — продуктидиотского усердия наших славных правоохренительных органов и страсть журналюгк высосанным из пальца сенсациям… Ты сама-то передачу смотрела?

— Нет. Но у нас все говорят…

— Ох, да верь ты больше вашим впечатлительным бабам… —засмеялся он с должной искренностью. — Там говорилось исключительно овыстрелах средь бела дня… Понимаешь? И не более того. А уж потом раздули донебес…

— Правда? — спросила она, немного успокоившись.

— Ну конечно. Меньше слушай сарафанное радио. Вашикумушки тебе наговорят…

— Паша. — сказала она, уже окончательноуспокоившись, судя по ровному голосу. — Я так переволновалась… Подумала,что вчера вечером ты и в самом деле был какой-то не такой… Напряженный весь…

— Вот что, — сказал он быстро. — Мне сейчассовершенно нечего делать, я в три минуты организую звоночек тебе на работу сосрочным вызовом в мэрию — и двинем-ка мы с тобой куда-нибудь в зоопарк. Какпростые обыватели. Погуляем, мороженого поедим, на теплоходе, которыйгостиница, в эту пору всегда половина номеров свободна… А?

— Мне больше всего нравится последний пункт, —засмеялась она уже вполне спокойно. — Скитаться с собственным мужем понумерам — в этом есть что-то возбуждающее. Делай звоночек, жду…

«А ведь это она обо мне беспокоилась! — не без гордостиподумал Петр, запирая сейф, не содержавший ровным счетом ничегоинтересного. — Обо мне!»

В штаб-квартире концерна, носившего имечко историческогомеча, уже стали привыкать к новым реалиям, то есть отключившемуся от делтекущих боссу. Никто не рвался на прием, никто не тряс требовавшиминемедленного решения бумагами. Однако Петр все же добросовестно торчал вкабинете — ради Пашкиного же блага, чтобы подчиненные не разболтались. Старыеармейские порядки, он давно успел убедиться, пригодны и во множестве случаев изцивильной жизни. А одно из древнейших установлении военного народа в том исостоит, что хороший командующий (пусть даже он дни напролет трескает в шатревинище и заваливает сговорчивых маркитанток) обязан обозначить свое присутствиев лагере или штабе. Появиться с чрезвычайно деловым видом, рыкнуть наоплошавшего капрала в неначищенных прохарях, распечь парочку генералов,озабоченно-деловито похлопать по крупу обозного коня, чиркнуть пальцем по дулупушки в поисках пыли — и все, можно бездельничать. Главное, сверху донизумоментально пронесется по узун-кулаку сигнал тревоги: «Старый хрен появился!»Если есть толковые полковнички и поручики, дело пойдет по накатанной. Еслигоспода штаб— и обер-офицеры нерадивы — все равно как-нибудь устроится…

Каждый день он около часа просиживал в кабинете. листаясвежие газеты и лениво ломая голову, куда подевался Пашка. Даже посвященный вовсе тайны Косарев его не беспокоил. И потому Петр не на шутку удивился, когдавзмяукнул селектор и Жанна объявила:

— Павел Иванович, к вам Марушкин. Это было произнесенотаким тоном, словно Петр сам должен был отлично знать, что это за Марушкинтакой. Но в том-то и соль, что он понятия не имел… Поколебавшись,небрежно-вялым тоном переспросил:

— Кто-кто, лапа?

— Марушкин, — настойчиво повторила Жанна. —Этот, который художник. Вы ж сами ему выдали «золотой» пропуск, вот и проскочилвахту, без записи и согласования… Принес аж три свертка. Какие будутраспоряжения?

Он лихорадочно прикидывал. «Золотой» пропуск, Петр ужезнал, — здесь привилегия редкостная. Ежели Пашка его выдал, значит,человечек этот пришел не с пустяками. Облечен личным доверием и все такоепрочее. Не пускать? А вдруг этим что-то в Пашкиных планах серьезно нарушишь?

— Косарев где? — спросил он.

— В «Шантарском кредите». Должен вернуться минут черезсорок. Вы ж говорили, чтобы Марушкина — беспрепятственно…

— А разве я сейчас что-то другое говорю? — хмыкнулПетр, уже решившись. — Ладно, запускай.

— Охрану не вызывать, чтобы эти свертки проверили? Вытогда особо подчеркивали, чтобы я не вздумала… Только вот как мне быть послевчерашнего… — Она тактично оборвала фразу на полуслове, явно не подыскавудобного эвфемизма для вчерашней заварушки. — Вообще-то, и так видно, чтотам картины, я потрогала…

— Ну, тогда запускай, — повторил Петр.