Горбачев утверждал в своих выступлениях, что планы перестройки опираются на выводы лучших ученых и на тщательное изучение ситуации в обществе. Но это было не так, и во многих, если не в большинстве случаев реформы Горбачева были чистейшей импровизацией. Критиковать эти реформы сегодня очень легко: кажется, все принципы разумного политического управления и реформирования были нарушены. Плана вообще не было, а главные направления перестройки непрерывно менялись: не получилось в одном месте, пойдем на другое. Один из известных советских дипломатов и советников Горбачева, Г.М. Корниенко, позднее писал: «Инициаторы перестройки забыли одну из важных мыслей Маркса, которая, в отличие от многих других его мыслей, не устарела и никогда не устареет, поскольку она подсказана здравым смыслом: всякий архитектор отличается от пчелы, создающей идеальной формы соты, тем, что создаваемое им сооружение должно сначала сформироваться у него в голове в виде представления о желаемом, в виде мысленной модели. А ведь перестроить здание, тем более капитально, причем не выселяя из него людей, – отнюдь не менее легкая, скорее более трудная задача, чем построить новое на пустом месте. Конечно, не обязательно заранее решать, какой паркет или какого цвета обои будут в каждой комнате. Но неразумно, да и вообще невозможно начинать перестраивать дом, не определив, надо ли менять или укреплять его фундамент, менять ли несущие конструкции и т.п. Во сто крат все это еще важнее, когда речь идет о перестройке общества»[56].

Корниенко критиковал Горбачева в своей книге в основном с консервативных позиций. Но возразить ему было нечего, ибо он в своей критике был прав. Горбачев действовал не просто по принципу Наполеона: «Ввяжемся в бой, а там будет видно». Он и в бою действовал неумело и нерешительно.

Поворот к новому мышлению в рамках социалистического выбора был необходим. Но этот поворот по природе своей не мог происходить слишком быстро – в духе какого-то политического переворота. Решение таких проблем, как соединение демократии и социализма, рыночной экономики и государственного регулирования, общественной и частной собственности, законности и свободы, а также построение новых отношений между СССР и странами социалистического и капиталистического лагеря, – все это требовало не только провозглашения общих лозунгов, но и тщательного анализа, большой теоретической работы, экспериментальных и частичных нововведений, последовательности и терпения. Может быть, время для такого поворота и было упущено. Но шансы для успеха еще оставались. Это не было, однако, поводом для слишком крутых поворотов – или реформа, или революция. Горбачев был слишком размашист, он говорил об общем, а не о конкретном. Он предлагал новые рецепты сразу всему миру. Но Советский Союз пока еще не показал миру никакого особо привлекательного примера. Поэтому призывы Горбачева к «новому мышлению» повисли в воздухе.

Политика гласности принесла в 1987 г. гораздо больше изменений в культурной жизни советского общества, чем в области политического мышления и идеологии. По влиянию на публику наиболее значительным событием года стал выход на экраны страны фильма грузинского режиссера Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Уже в январе и феврале 1987 г. этот фильм только в Москве просмотрело более 2,5 млн. зрителей, но он продолжал идти с успехом во многих кинотеатрах столицы еще много месяцев. На всех нас этот фильм производил очень сильное впечатление, и он стал лучшей картиной года.

Другие фильмы 1987 г. большого успеха не имели, и председатель Союза кинематографистов СССР Элем Климов откровенно предупреждал: «Очень традиционно, преимущественно «серо» складывается у нас не только 1987-й, но и 1988 год. Слишком много времени уходит на преодоление инерции, и наша чугунная кино-телега все еще катится по проторенной колее»[57]. Отсутствие художественных кинолент было отчасти возмещено быстрым созданием нескольких историко-документальных фильмов с использованием кинохроники 20 – 30-х и 50-х гг. Мы могли видеть и похороны В.И. Ленина, и разрушение храма Христа Спасителя, и выступление Н.С. Хрущева на трибуне XX съезда КПСС. Имел успех и фильм «Холодное лето пятьдесят третьего», действие которого развертывалось в Сибири, в одной из близких к лагерным зонам деревень, через несколько месяцев после смерти Сталина.

Существенно расширилась панорама литературной жизни. Уже в самом начале года «Неделя» опубликовала знакомые людям старшего поколения, но неизвестные молодым читателям стихи и рассказы: «Наследники Сталина» Евгения Евтушенко, «Рычаги» Александра Яшина, «Собственное мнение» Даниила Гранина. Вышел в свет роман уже умершего Юрия Трифонова «Исчезновение» – о репрессиях участников революции и Гражданской войны. Ленинградский журнал «Нева» начал публикацию большого романа Владимира Дудинцева «Белые одежды» – о драматической судьбе классической генетики во времена Сталина и Хрущева. Этой же теме была посвящена и повесть Даниила Гранина «Зубр» – о жизни и деятельности знаменитого биолога и генетика Н. Тимофеева-Ресовского, опубликованная журналом «Новый мир». Два московских журнала – «Знамя» и «Новый мир» – опубликовали в 1987 г. поэму Александра Твардовского «По праву памяти». Эта поэма была создана еще в 60-е гг., и сам Твардовский пытался опубликовать ее в 1969 г., но безуспешно. Тема поэмы – судьба семьи Твардовского и всей страны в 20 – 30-е гг., моральные потери народа и общества. К этой же серии посмертных публикаций относился и «Реквием» Анны Ахматовой. Эту поэму многие из нас читали еще раньше в списках – о страшных репрессиях в Ленинграде, начавшихся в 1935 г. и не прекращавшихся до смерти Сталина. Поэму опубликовал журнал «Октябрь».

Всеобщее внимание привлекла повесть Анатолия Приставкина «Ночевала тучка золотая» – о трагедии чеченского и ингушского народов, выселенных в 1944 г. со своих исконных земель. Зимой и весной 1987 г. в разных журналах были опубликованы повести и рассказы Иосифа Герасимова, Булата Окуджавы, Фазиля Искандера, которые было бы трудно опубликовать в прежние годы. То же самое можно сказать об опубликованных в 1987 г. циклах стихотворений Бориса Слуцкого, Ольги Берггольц, Арсения Тарковского, Бориса Чичибабина, Анатолия Жигулина, Николая Заболоцкого, Расула Гамзатова, Варлама Шаламова. Большая часть этих стихотворений была известна лишь в списках узкому кругу людей, теперь с ними могли познакомиться все.

Из прозы наибольший успех в 1987 г. имел роман Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», который был опубликован в №№ 4 – 6 журнала «Дружба народов», а вскоре вышел в свет и отдельным изданием. Первую часть этого романа А. Рыбаков написал еще в середине 60-х гг., но публикация его была запрещена цензурой. Но писатель продолжал работать над своим романом в 70 – 80-е гг. Впервые в советской литературе образ Сталина появился не в отдельных эпизодах, как это было, например, в романах К. Симонова, а как центральный образ романа.

Критические и антисталинские публикации встретили не только одобрение большинства читателей, но и раздраженное неодобрение консервативного меньшинства; особенно активны были Станислав Куняев, Иван Стаднюк и Юрий Бондарев. На одном из пленумов правления Союза писателей РСФСР Ю. Бондарев говорил о лжедемократах, которые «зажгли на краю пропасти украденный у справедливости и правды фонарь гласности. Эта украденная гласность представлена в наших средствах информации и в печати только одной стороной – наступающей, разрушительной, широко открывающей ворота для серости, честолюбцев, бесталанных гениев, фальшивых якобинцев... Я бы определил нынешнее состояние русской литературы как положение, создавшееся в июле 1941 г., когда прогрессивные силы, оказывая неорганизованное сопротивление, отступали под натиском таранных ударов цивилизованных варваров, ударов, рассчитанных на уничтожение великой культуры. Если это наступление не будет остановлено и не наступит Сталинград, то национальные ценности, ставшие гордостью народа, будут опрокинуты в пропасть»[58].