Многие считали Пленум ЦК КПСС, состоявшийся 27 – 28 января 1987 г., настоящим началом перестройки, «прорывом в демократию», первым крупным шагом к «новому мышлению» и гласности[54]. В этих утверждениях есть и элемент истины, и элемент преувеличения. Гласность и демократизация входили в жизнь страны и партии постепенно и очень часто под давлением как снизу, так и извне. Многие из перемен в этом направлении определялись силой обстоятельств и слабостью руководства. Освободив политических заключенных, было невозможно заставить их молчать или «идти в ногу». Так, например, А.Д. Сахаров сразу же после возвращения в Москву начал давать разного рода интервью, для него были устроены несколько раз телемосты с США, Канадой, ФРГ. К Сахарову на квартиру приезжали не только послы большинства западных стран, но и видные политики, приезжавшие в СССР для того, чтобы оценить на месте масштабы перестройки. Некоторые из этих людей, как, например, Генри Киссинджер и Сайрус Вэнс, встречались как с М. Горбачевым, так и с А.Д. Сахаровым. Проблема состояла в том, что и гласность, и демократизация открывали в первую очередь возможности и каналы для критики, и критики обычно очень острой. Новых и конструктивных идей было не так уж и много, а критика звучала все громче и громче, и на нее далеко не всегда можно было найти убедительный ответ. Надо было изменять и внешнюю политику страны на многих направлениях, и в первую очередь начинать подготовку к выводу советских войск из Афганистана. Это было трудно сделать, не подвергая критике решения 1979 г., хотя одним из главных творцов советской внешней политики был А.А. Громыко, все еще входивший в состав высшего советского руководства.

Сложность и противоречивость ситуации 1987 г. отразились на стилистике доклада и выступлений на январском Пленуме ЦК КПСС. Михаил Горбачев говорил, казалось бы, очень решительно, но также и очень неконкретно. Он заявлял о необходимости «коренных реформ» и «революционного поворота», но тут же сетовал, что «изменения к лучшему происходят все еще слишком медленно», что решительного поворота еще нет, что «дело перестройки оказалось более трудным, а причины накопившихся в обществе проблем – более глубокими, чем это представлялось нам раньше». Генсек замечал, что ему трудно опираться на аппарат партии, особенно на «среднее звено» партийного руководства, которое «продолжает жить прошлым» и «остается на обочине перестройки». Горбачев «с полной откровенностью» говорил о пороках и недостатках эпохи застоя. Но вся эта критика звучала приглушенно, докладчик не указывал реальный адрес своей критики. Были нарушения «партийной этики», «не было притока свежих сил», руководство партии оказалось «вне контроля и критики», «мир показного благополучия и мир реальностей расходились друг с другом». Это было интересно, но эту критику можно было игнорировать. Говоря об «уходе из обществоведения творческой мысли», об «авторитарных оценках, которые становились непререкаемой истиной», Горбачев задевал и режим Сталина, но все это также звучало неконкретно. Можно было критиковать и более резко и более конкретно. Горбачев предложил подумать об изменении порядка выборов в партийные органы – ввести при выборах руководителей партии «открытые списки» и тайное голосование, т.е. предлагать для выбора больше кандидатур, чем нужно в самом партийном органе. Но это было тогда лишь общим пожеланием, которое попытались провести в жизнь только в 1988 г. при выборах делегатов на XIX партийную конференцию. Но дело было не только в порядке выборов. Кадры партии были крайне бедны самостоятельными и самостоятельно мыслящими людьми – снизу доверху, но их обновление не могло быть быстрым делом, так как вторые и третьи секретари обкомов партии были чаще всего не лучше первых.

В общих чертах Горбачев говорил и об изменении порядка выборов в советские органы власти. Эта мысль возникла у Горбачева еще в 1986 г., и теперь он ее излагал в общей форме. Главное предложение состояло в том, что надо избавиться от порочной практики «выборов без выбора» и предлагать при выборах в Советы разных уровней не одного, а нескольких кандидатов, хотя и из одного «блока коммунистов и беспартийных». Речь не шла о разрешении оппозиции или о плюрализме. Принцип выборности Горбачев предлагал распространить также на руководителей предприятий, цехов, отделений, участков, ферм и звеньев, мастеров и бригадиров. Это было бы шагом вперед в развитии производственной демократии. Однако одна лишь система выборов ничего не могла решить, надо было много поработать над изменением атмосферы и политической культуры в обществе. Председатели колхоза всегда избирались в СССР на общих собраниях колхозников. Но почти всегда это было простой формальностью, так же как и выборы заведующего кафедрой, директора НИИ или президента всей Академии наук СССР. Горбачев предложил провести в 1988 г. Всесоюзную партийную конференцию: при тех изменениях, которые происходили в политике и в кадрах партии, проведение большой партийной конференции казалось многим лидерам КПСС желательным или даже необходимым.

Январский Пленум произвел ряд изменений в составе высшего руководства ЦК КПСС. Ушел на пенсию 75-летний Динмухамед Кунаев, член Политбюро и руководитель Казахстана. На пенсию ушел и 73-летний секретарь ЦК Михаил Зимянин, который занимался проблемами международных отношений и идеологии. Секретарь ЦК А.Н. Яковлев стал кандидатом в члены Политбюро. Он становился теперь главным в ЦК человеком, который должен был определять идеологическую работу партии и ее международную деятельность. Секретарем ЦК был избран Анатолий Лукьянов, он возглавил Организационный, или Общий, отдел ЦК КПСС, который принято было называть просто «Отделом». Егору Лигачеву было поручено в Политбюро контролировать работу агропромышленного комплекса, которым на уровне Секретариата ЦК продолжал руководить Виктор Никонов. Е. Лигачев продолжал оставаться и формально, и фактически вторым человеком в ЦК КПСС, и именно он проводил заседания Секретариата ЦК. Членом Политбюро и Первым секретарем ЦК КПУ продолжал оставаться и Владимир Щербицкий. Хотя на Пленуме ЦК рассматривались как тема перестройки, так и тема кадров партии, никаких серьезных изменений в средних эшелонах партийного руководства не произошло. Для большого нового поворота в кадровой политике партии у нее уже не имелось резервов.

На многих совещаниях, собраниях и форумах, которые происходили в Москве в первые месяцы 1987 г., стали формироваться и выдвигаться и первые формулы «нового мышления». Это не была какая-то новая и стройная система взглядов или какая-то новая идеология, хотя потребность в обновлении господствовавшей в партии идеологии научного коммунизма или марксизма-ленинизма была очень велика. Речь шла об отдельных формулах и понятиях, существо которых разъяснялось довольно поверхностно или даже туманно. Нам говорили не только о демократии и гласности, но также об отказе от ядерного оружия и о приоритете общечеловеческих ценностей. Но над чем? Надо было понимать, что над ценностями классовыми и национальными, которым отдавался приоритет в прежние годы. В рамках этого поворота к «новому мышлению» в Москве было решено собрать большой форум «За безъядерный мир, за выживание человечества». Он продолжался три дня, и в нем приняло участие около тысячи представителей из 80 стран мира, а также 350 представителей СССР. В советскую столицу приехали люди, принадлежавшие к разным политическим партиям, к разным общественным и религиозным течениям, ученые из многих отраслей наук, государственные деятели и проповедники, писатели и артисты, врачи и бизнесмены. Предполагалось, что подобного рода объединения смогут оживить почти затихшее движение за мир 50 – 60-х гг. Каждый из участников Московского форума получил персональное приглашение, и здесь было много известных людей. Не предполагалось принимать никаких резолюций и обращений, речь шла лишь о возможности встретиться друг с другом и провести дискуссию. Этим отсутствием парадности и восхвалений «миролюбивой политики СССР» Московский форум выгодно отличался от проведенного в октябре 1973 г. грандиозного Всемирного конгресса миролюбивых сил, который продолжался семь дней и готовился семь месяцев, но был забыт уже через несколько недель. Впрочем, и Московский форум не стал событием, о которых говорят как о «переломных». Внимательно прослушав по телевидению заключительные выступления представителей разных «круглых столов», многие из нас испытали чувство разочарования. В этих выступлениях звучала, конечно, обеспокоенность судьбами мира, но не было каких-то новых и оригинальных идей. Сами дискуссии проводились за закрытыми дверями, а на некоторые важные заседания форума не были допущены даже представители печати и других СМИ, которых прибыло в Москву из всех стран мира более полутора тысяч человек: журналистов было здесь больше, чем полноправных участников форума. На форуме трижды выступал академик А.Д. Сахаров, но некоторые тезисы его выступлений можно было узнать только из передач Би-би-си. Хорошо еще, что глушение западных радиопередач в конце 1986 г. было прекращено. В конце форума с большой речью к его участникам обратился М.С. Горбачев. Он говорил в основном о результатах встречи в Рейкьявике, оценивая эту встречу как «прорыв». По мнению Горбачева, СССР и США были близки к соглашению и были «почти» готовы к достижению «исторического компромисса».