Я помолчал, обдумывая, поинтересовался:

– Вам поверят?.. Захотят откликнуться и явиться из своих родовых гнезд?

– Есть много способов, – ответила она уклончиво.

– Назовите самый простой, – предложил я.

Она ответила, глядя мне в глаза:

– Выйти утром из вашей спальни.

Глава 7

В сложном мире придворных, полном интриг, сплетен, слухов и ожесточенной борьбы за место поближе к трону, выйти из спальни императора означало мгновенный взлет новой фаворитки. А это богатые подарки со стороны императора в виде дворцов, земель, титулов и всякого разного, а для ее родни возможность поспешно приблизиться к двору и постараться ухватить какие-то должности.

Все это понятно, однако я все же северянин, есть что-то непристойное, хотя и не понял, что именно, но такое чувствуется, даже если не в состоянии сформулировать и объяснить самому себе, а другим так и подавно.

Герцогине я ничего не сказал, а когда поднялся, она поспешно вскочила и присела, как последняя служанка, согнувшись и придерживая кончиками пальцев края платья растопыренными.

Вышел я тоже молча, дум глубоких полн, уже умею так смотреться, отрепетировал перед зеркалом, хотя голова чаще всего хренью забита, но человек – существо постоянно притворяющееся, это называется культурой, а притворяемся мы всегда и перед всеми.

В коридоре мелькнула тоскливая мысль бросить все и смотаться в маркизат Черро хоть на время, да и вообще о королевстве Гессен самые лучшие, сладкие и даже победные воспоминания, однако…

– Смири аппетиты, – напомнил я себе, – ты не Господь Бог… Кстати, он тоже не успевает, потому и не вмешивается. Всем не помочь, а одним помочь, а другим нет – нечестно. Господь у нас все-таки в какой-то мере честный… Это же по нам видно, мы по его образу и подобию… Хотя бы некоторые.

Умальд и Хрурт молча топали за спиной, у лестницы я остановился.

– Отдохните… У вас и так труд ненормированный.

Умальд сказал в недоумении:

– А вы?

– А кто будет думать о Родине? – поинтересовался я. – Вы о чем думаете? Ладно, не отвечайте, и так вижу.

Умальд сказал вдруг:

– Я слышал от разведчиков, что в одном королевстве, как его, забыл, больно название ненашенское почему-то, король не бросил свой народ и не ушел в пещеры! Ваше величество, это правда?

– Еще не слыхал. Вас удивляет, что единственный?

– В точку, – сказал он. – Каждый свою шкуру спасал, а он велел увести в пещеры женщин и детей, а сам во главе армии приготовился к битве, в которой все умрут красиво и возвышенно, как мужчины.

Оба смотрели на меня в ожидании реакции, я пожал плечами:

– Вообще-то похвально. Как видите, и на Юге не все так однозначно.

Умальд сказал с нажимом:

– Ваше величество!.. На Севере все короли встали во главе армий. Иначе и быть не могло! А здесь это как будто что-то неправильное! Говорят, сбрендил.

Хрурт хлопнул Умальда по спине, а Периальд подошел из глубины коридора и сказал строго:

– Не мешайте его императорскому величеству. А то забудет, кем он сейчас, и по-простому в морду, в морду!..

Я сказал отечески:

– Все верно, мои старые други. Для нашего христианского Севера это норма. Как иначе, это же дикость и варварство, у нас иначе и быть не могло, а здесь это чудо вроде свиньи с рогами… и даже какой-то выверт. Нетипичный король – угроза для общества. Но мы со временем сделаем всех такими.

И, улыбнувшись подбадривающе, побежал по лестнице вниз.

Из нижнего зала доносятся сильные мужественные голоса, их сразу отличишь от сладкозвучной речи местных, хотя, думаю, голосовые связки у всех одинаковые, это разные условия жизни диктуют разные интонации.

Меня приветствовали дружным ревом, начали подниматься из-за стола, но я жестом велел сесть. Здесь мы единая команда конкистадоров, а на градации будем распадаться, когда великая цель исчезнет или потускнеет.

Между первым и вторым блюдом я сказал весело:

– Кто говорил, что на Юге все трусы? Вон сэр Норберт подтвердит, нашелся один король…

Норберт на той стороне стола кивнул, деловито обгладывая гусиную ногу, но смолчал, Альбрехт поднял голову от широкой тарелки с крупной жареной рыбиной.

– Уже знают, – сообщил он. – Я видел, что съехидничаете, поспешил испортить выпад…

– А вот не испортили, – сказал я бодро. – Я рад, что есть такие люди. Надеюсь, найдутся еще.

Альбрехт бросил небрежно:

– Как и мы тоже. Про нас те герои уже знают?

Чекард доложил:

– Да, им сказали.

– Подождем, – решил я. – Такие сами объявятся. Сэр Норберт, что у вас с картами империи?

Норберт чуть сдвинул брови, для него это уже признак сильнейшей тревоги, а когда заговорил, я почти услышал, как в унисон его сдержанному голосу тихохонько звучит похоронный марш:

– Ваше величество, мы подвели итоги… после того, как окончательно состыковали карты. И внесли самые последние данные.

– Молодцы, – сказал я бодро, – хвалю! Почти быстро.

– Предварительные итоги, – уточнил он. – И обнаружили, что здесь, в отличие от нашего такого ясного и честного Севера, слишком много скрытого и лукавого.

– Много, – поинтересовался я, – это сколько? А то как с кучей зерна… Поточнее, сэр Норберт. Здесь все мы такие конкретные, что даже неловко перед местными. Хотя чего их стесняться?

– Королевств, – сказал он четко, – где не принимают багеры, оказалось больше, чем тех, где принимают.

– Королевств? – уточнил я.

Он поправился:

– Мест, ваше величество. Но это такие обширные места, что ого-го! На иных, над которыми багеры просто проходят, и по два королевства поместятся. А то еще и ноги протянут. Разведчики хорошо рассмотрели города и села, но багеры часто останавливались как раз над пустыми местами…

Милфорд перебил:

– Не совсем пустыми. Там ограда кольцом! И рвы с водой. Под водой вполне ожидаемы острые колья. Если опуститься на длинной веревке… попадешь в западню. Но и веревок таких нет. Высоко, оборвутся.

Они умолкли и смотрели тревожными глазами. У меня у самого тянущее чувство приближающейся беды, но вождь должен излучать уверенность, я сказал бодро:

– Да, это проблема.

– Как решать? – спросил Норберт. – Что-то придумали?

Я поинтересовался:

– А когда эта проблема встанет во весь глупый рост? Через сто лет или тысячу?.. Империя Германа живет примерно так же. В Клонзейде тоже к этому привыкли…

Все переглядывались, Альбрехт сказал бодро: