Когда именно он закончил работу над книгой? В ней странная приписка: «Краков, 1954–1955 – ноябрь 1956». Как это часто бывает у Лема, не стоит верить тем датам, которые он пишет. Я уже говорил, что начал он её, вероятно, до 1954 года, а закончил только в начале 1957 года. Об этом свидетельствует корреспонденция с Ежи Врублевским. В декабре 1956 года Лем выслал Врублевскому рукопись «Диалогов» – книга родилась из лекториев, в которых они оба принимали участие и где началась их многолетняя дружба. В письме Лем объясняет, что в последнем диалоге апеллирует к социологической марксистской терминологии не потому, что верит в марксизм, а потому, что «люди у нас привыкли к этой терминологии», а выдумывая собственные понятийные конструкции ad hoc, он бы стал «шарлатаном»[164]. Это описание подходит к диалогу, который вышел в окончательном варианте книги как диалог VII – предпоследний.

В январе 1957 года Лем извиняется за задержки в корреспонденции и объясняет, что был занят написанием ещё одного диалога, посвящённого «вопросам расслаивающей селекции в конкретных общественных системах». Это диалог VIII – действительно последний. «В конечном итоге увеличенную до 233 страниц книжицу я послал в издательство, не думая вносить дальнейшие изменения, что бы ни происходило», – писал он Врублевскому[165].

То есть похоже на то, что конечная дата в приписке (ноябрь 1956) появилась потому, что Лем считал рукопись готовой, но очень быстро поменял своё мнение и дописал ещё один раздел.

Потом у него не было времени редактировать текст, потому что следующие несколько месяцев прошли под знаком борьбы с цензурой. Существовал риск, что «Диалоги» опубликуют без двух последних разделов или вообще не опубликуют. В мае 1957 года он писал Сцибору-Рыльскому, что на самом деле он уже получил вёрстку с корректурой – но «последние страницы ещё не прошли цензуру и я немного обеспокоен»[166].

Почему эта книга вообще прошла цензуру – я понятия не имею. Моя гипотеза такова, что Люциан Мотыка (который, собственно, возглавил краковский воеводский комитет) использовал своё влияние, чтобы привлечь краковского автора в краковское издательство. Сегодня Лем однозначно ассоциируется с «Wydawnictwo Literackie», но в середине 1957 года это ещё не было так очевидно. «WL» на самом деле издало «Неутраченное время», но уже «Астронавты», как помним, вышли в варшавском издательстве «Czytelnik». Более того, Лем оказался верным молодёжному издательству «Iskry» (тоже варшавскому). Оно издало следующее: «Сезам и другие рассказы» (1954), «Магелланово облако» (1955) и «Звёздные дневники», которые впервые под этим названием вышли в марте 1957 года.

Самого Лема многократно спрашивали о том, как он справляется с цензурой, и он привык как-то отшучиваться на этот вопрос – что может означать, что Лем не хотел врать и одновременно не хотел рассказывать правду. Фиалковскому, например, он объяснил, что секрет кроется в том, что в то время никто в Польше не смог понять эту книгу, что, разумеется, неправда, о чём свидетельствует тогдашняя рецензия Дануты Кемпчинской из «Nowe Książki»:

Из двух книг Лема, опубликованных в 1957 году, важнейшими с сегодняшней точки зрения были, конечно, «Звёздные дневники», хоть, собственно, там было немного «премьерного» материала. К пяти рассказам о Ийоне Тихом, опубликованным ранее в «Сезаме» (путешествия двадцать второе, двадцать третье, двадцать четвёртое, двадцать пятое и антиамериканское «двадцать шестое и последнее», которое было напечатано в этом томе во второй и последний раз), было дописано три новых: двенадцатое (о том, как благодаря изобретённой Тарантогой машине для растягивания времени Тихий наблюдает разные фазы развития общественной цивилизации «микроцефалов»; это очевидная сатира на оттепель), тринадцатое (о Мастере Ох, бальдурах и бадубинах – к этому мы ещё вернёмся) и четырнадцатое (о сепульках, курдлях и осьмиолах, уже известное из «Przekrój»).

Этих рассказов было бы мало даже для тоненькой книги, потому были добавлены другие рассказы, написанные ранее для «Przekrój», и даже для «Nowy Świat Przygód» («Конец света в восемь часов»). В отличие от «Диалогов», это издание «Звёздных дневников Ийона Тихого» не принесло Лему творческих мук, достойных обсуждения в корреспонденции. В марте Врублевскому он писал, что «присылает свою последнюю книжечку», и сразу переходит к вопросам куда важнее: что в Закопане погода была прекрасна, так что он успел загореть, что «теперь его принимают за негра из Камеруна»[168], а также к переживаниям о «Диалогах». Тогда ещё не было известно, не отбросит ли цензура всей книги полностью.

В апреле он начал писать «Расследование» и с самого начала жаловался, что идёт тяжело[169]. Это была вторая попытка Лема соединить форму детектива с фантастикой. Первым был «Испорченный детектив», который Лем начал писать где-то с 1955 года, после чего отказался от этой идеи и навсегда закрыл рукопись в папке с тем же названием (по причине отсутствия лучших идей, «Агора» издала незаконченный роман именно под этим названием в собрании произведений Лема в 2009 году).

«Испорченный детектив» повествовал о миллионере Мейстерсе, который нанимает детектива Кавиша, чтобы тот разгадал загадку его смерти. Мейстерс передал своё поручение в письме, отправленном Кавишу в последние дни своей жизни, которые он провёл в необычной клинике, что использовала новаторскую терапию, связанную с радиоактивным облучением. События происходят в 1960 году, то есть в близком будущем. Лем, вероятно, не знал, как закончить роман. Та же проблема была и во время работы над «Расследованием» (делаю такой вывод, так как концовка «Расследования» похожа на Гомбровича: «Конец – вот дела! Кто прочёл, тот труба»). Удачное сочетание этих двух жанров поп-культуры – «Насморк» – будет написан лишь в 70‐х, хотя «Расследование» тоже причисляют к лемовскому канону.