Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бромберг снова одобрительно кивнул головой.
После короткого совета решено было пойти сначала в Симоносеки, оттуда в Нагасаки, затем в Киото и после этого в Мацмай.
Бромберг, однако, все-таки настаивал на том, чтобы подождать милях в сорока от линии соединенных кораблей хотя бы сутки, надеясь, что за это время весть о последнем потоплении крейсера дойдет до Владивостока и Суравин сообщит по беспроволочному телеграфу все новости.
Но Верлов не согласился с этим мнением.
По его мнению, новости можно было узнать от Суравина где угодно и когда угодно, поэтому промедление было совершенно ненужным.
Его мнение одержало верх, и «Владыка», зарывшись снова в глубину, пошел средним ходом, взяв курс на Симоносеки.
XXVI
Грозная береговая крепость Симоносеки причудливо и живописно раскинулась по береговым холмам южной оконечности острова Ниппон.
Узкий пролив отделял в этом месте остров Ниппон от острова Киу-Сиу.
Самый город Симоносеки был расположен на берегу пролива и блистал чистотой и чисто японским порядком.
Город по величине мог назваться средним, но так как в Симоносеках на берегу были доки, то масса кораблей военных и торговых заполняли рейд.
За самым городом берега круто поднимались, и на них-то и были скрыты грозные батареи Симоносекской крепости.
С наиболее возвышенных мест холодно поблескивали молчаливые орудия, которыми можно было обстреливать не только море, но и весь пролив и даже берег противоположного острова Киу-Сиу.
Зелень берегов ярко сияла на солнце, и вся местность выглядела празднично и нарядно.
Но хотя природа кругом и ликовала, в самом городе царило уныние.
Весть о гибели третьего крейсера как громом поразила японцев.
Теперь уже никто не сомневался в том, что страшный, невидимый враг обрушился единственно на Японию, и на Страну восходящего солнца словно налетело мрачное облако.
Замерли в чайных домах веселые песни гейш, прекратилась музыка, даже закрылся городской театр.
Газеты пестрели описаниями ужасов и воплями страха за будущее.
А стоустая молва, перевирая и добавляя действительность, создавала такие рассказы, слухи и легенды, от которых у самых храбрых волосы становились дыбом.
По городу ходили толки, что страшный пират решил до тех пор мстить Японии, пока не уничтожит всю страну.
Говорили о каких-то невероятных торпедах, которые способны уничтожить одним ударом целый город, говорили, что подводно-воздушный корабль снабжен орудиями небывалого калибра, снаряды которого свободно пробивают самые толстые земляные валы.
Ошалевшее от страха население верило всем слухам и с каждым днем все больше и больше раздувало свой страх, прибавляя к старым выдумкам и уткам новые небылицы.
Под влиянием этих страхов и небылиц началось массовое переселение японцев со своих родных островов в Корею, Южную Маньчжурию, Китай и, наконец, в русские восточно-азиатские владения.
Это была настоящая паника, сразу охватившая Японию, которая решительно не знала, как защищаться от страшного, невидимого врага.
Что же делалось в это время на «Владыке»?
Не доходя миль тридцати до Симоносеки, Верлов застопорил машину.
Поднявшись на глубину пяти футов, он обозрел море через наблюдательную трубку и, убедившись в том, что море свободно от судов на довольно большой площади, выплыл на поверхность.
Аппарат беспроволочного телеграфа был вынесен на верхнюю площадку, и Бромберг, подготовив аппарат к приему депеш, стал ждать.
Часа три прошло в тщетном ожидании.
Но вот аппарат застучал.
Прислушиваясь к стуку и даже не смотря на ленту, Бромберг узнал условный сигнал Суравина.
– Телеграфируют! – крикнул он Верлову.
– Интересно! – ответил тот, подходя к аппарату.
– Я сейчас дам ему ответ, что мы его слушаем, – сказал Бромберг.
И его пальцы побежали по клавиатуре так легко, словно он был виртуоз.
Вера и Нянь-Си, воспользовавшись тем, что судно не в ходу, тоже подошли к мужчинам.
– Это папа? – спросила Вера.
– Да, он, – ответил инженер, перестав работать пальцами. – Я ему уже ответил, что мы слушаем. Ага, вот он снова стучит! Посмотрим, что он сообщит нам интересного! Однако слушайте: я начну читать по слуху от его имени. Воображайте, что я повторяю лишь то, что говорит он.
И Бромберг, прислушиваясь к быстрому стуку аппарата, стал читать вслух:
«Поздравляю! Последнее ваше дело произвело колоссальный фурор. Все буквально потеряли головы. Завтра собирается экстренный совет адмиралов соединенных морских отрядов. Поговаривают о необходимости минировать все входы в гавани Японии. Также говорят том, что соединенная эскадра уйдет из открытого моря и разобьется по портам, а небольшой отряд с одной подводной лодкой останется во Владивостоке, чтобы защищать вход в бухту Золотого Рога. Береговые крепости Японии, а также и Владивосток объявлены на военном положении, и все батареи приведены в полное боевое положение. Будьте осторожны. Желаю счастья. Пока действую прекрасно, и никто не подозревает даже существования у меня аппарата. Не хочет ли кто-нибудь передать что-нибудь мне?»
– Так, так! – кивал головой время от времени Верлов, слушая чтение Бромберга.
Когда же инженер передал последние слова Суравина, Верлов быстро произнес:
– Я хочу говорить.
Бромберг протелеграфировал.
И вскоре пришел ответ:
– Слушаю.
– Я буду диктовать, а вы телеграфируйте! – сказал Верлов.
– Говорите, – кивнул головой инженер.
«Все здоровы. Спасибо за поздравление. Идем в Симоносеки, потом в Нагасаки, Киото и затем на Мацмай. Телеграфируйте, то есть пробуйте, почаще. Постарайтесь во что бы то ни стало узнать, по каким судам размещены спасенные нами в Охотском море японцы. Если соединенная эскадра уйдет в Японию, немедленно переезжайте в Йокогаму. Там европейцев много, и вы не возбудите подозрений. Аппарат при провозе весь разберите и разложите по карманам, чтобы его не заметили в японской таможне. Приезд в Японию обставьте коммерческим делом. Это будет лучше. При следующем телеграфировании ставьте шкалу на двадцать третье деление. До свидания».
– Я кончил, – произнес Верлов, отходя от аппарата.
Бромберг закрыл ящик, унес его в каюту и возвратился назад.
И все трое, за исключением Нянь-Си, весело стали делиться впечатлениями и вырабатывать план будущих действий.
XXVII
Было раннее утро.
Всю ночь «Владыка» держался на поверхности моря, на прежнем месте, милях в сорока от Симоносеки.
Но едва лишь забрезжил рассвет, как Верлов, стоявший в это время на вахте, поднял всех своих спутников.
Машине был дан полный ход, и «Владыка» стрелой полетел по гладкой поверхности моря.
Но едва лишь на горизонте показался дымок парохода, Верлов спустился вместе с остальными в каюту, и корабль, опустившись на глубину пяти футов, пошел под водой, выставив над поверхностью моря лишь наблюдательную трубку.
Ход был убавлен.
Спустя полтора