Все кончено. Все. Никогда уже не быть им вместе и не быть счастливыми. Но если Федя будет жить… Убийство их любви получит смысл. А сейчас, именно сейчас, она убивала их с Мироном любовь, когда на глазах у всех шла за Сультимом, как покорная пленница.

Фаина Лукинична Щербакова делила с Сультимом то ложе, на котором они с Мироном спали, и от этого позор ее был еще больнее, и мука ее была такой всеобъемлющей, что она словно окаменела. Она покорно отдавалась ласкам инородца – а он именно ласкал ее и сокрушался, что не может получить от нее «женский мед», что она его не хочет. Но она вставала на четвереньки, когда он этого требовал, и прогибалась как кошка, когда он говорил, что надо так, и садилась лицом к лицу с ним, обхватывая его ногами, и делала многое из того, что ей прежде и в голову бы не пришло: их с Мироном супружество было сладостным и нежным, но они всегда сходились лишь в одной позиции, которая считалась правильной, когда муж сверху осуществляет свою власть, а жена – снизу, покоряется. Сгореть бы ей со стыда из-за того, что вытворял с ней Сультим, но она сделалась каменной – и не горела.

Она как чужая проходила мимо Малаши и Феди. Боялась взглянуть лишний раз.

Она вместе с Акулькой обмывала тела Елизаветы Андреевны и Маши.

Марию Григорьевну бросили в яму с погибшими при штурме и зарыли в первый же день.

Машу замучили к следующему утру.

Елизавета Андреевна жила три дня, пока сама не покончила с собой, проглотив прядь своих собственных густых волос и задохнувшись.

Отец Григорий отказался ее отпевать. Акулька плюнула ему в лицо. Он пообещал предать ее анафеме. А Фаине Лукиничне сказал, что расскажет про Федю всем, как только Сультиму она надоест и он ее отдаст другим… А она ему непременно надоест!

Но надоесть Сультиму она не успела.

На пятый день плена, когда Фаина Лукинична расчесывала волосы, ожидая прихода своего хозяина, в ее спальню ворвался Егор, тот самый молодой казак, который в первый день рвал на ней одежду. Он схватил ее за волосы и поволок на улицу: в одной рубашке, босоногую, с гребешком в руке. Он был пьян, от него так и разило хлебным вином и солеными огурцами. И Фаина Лукинична ждала, что вот-вот появился Сультим и прикончит Егора, и на руках отнесет ее обратно, в их спальню…

Всего пять дней – и она уже думала: их спальня! Предательница, предательница… Как быстро она привыкла!

Егор вытащил ее к костру, вокруг которого сидели казаки, и пронзительно, срываясь на петуха, прокричал:

– Кто бабой не делится – тот наш общий закон нарушает!

– Какой закон, ты спятил? – лениво спросил старый казак. – Ну захотел он эту бабу себе. А я себе золотую чашу взял в собственное владение. И делиться не собираюсь.

– И я не собираюсь делиться, – еще громче, яростнее заорал Егор. – Это моя баба, я первый ее захотел, я бы с ним поделился, если бы он попросил, но потом, а он ее просто взял, а это моя баба!

– Ты, дурень, да Сультим тебя, – начал было пожилой казак, но не успел договорить.

Егор выхватил пистоль из-за пояса, ткнул в грудь Фаине Лукиничне и выстрелил.

Ей показалось – ее грудь взорвалась. Егор тут же ее выпустил – потому что на него кинулись. Но что было с ним – она не видела. В глазах ее стояла тьма. Рот был полон крови. Она задыхалась. Она лежала на снегу и чувствовала, как ее горячая кровь покрывает ее тело, как нежная теплая ткань – и тут же стынет.

А потом над ней склонился Сультим. И заклекотал как хищная птица. И запел. И от его песни ушла боль, и даже дышать стало легче. Он взял ее голову в свои руки, погладил пальцами по лбу, вверх и вниз, вверх и вниз, и Фаина Лукинична закрыла глаза и почувствовала, что тело ее становится невесомым и словно сжимается, сжимается в маленький теплый комочек…

А потом она умерла. И даже успела понять, что умирает, в тот самый миг смерти – успела понять.

1.

Доктор Ошон Оюнович Хурхэнов долго осматривал лицо Сандугаш, осторожно мял, нажимал. Смотрел рентгеновские снимки. Смотрел ее фотографии – какой она была до. Лицо его было неподвижно и невыразительно, как у каменного божества. Он ни разу не выразил сочувствия или возмущения произошедшему ней. Он смотрел, с чем придется иметь дело. И выстраивал планы.

– Я не знаю, как будет выглядеть ваш нос после реконструкции. Возможно, иначе. Но мы сможем сделать его красивым. На самом деле, самое сложное – это не реконструкция костей, хотя понадобится несколько операций. Самое сложное – ваши шрамы. Часть рубцов можно иссечь, часть можно заполировать лазером, но я не обещаю, что они исчезнут. Но, конечно, если наносить макияж, их можно будет скрыть…

– Я понимаю, доктор.

– Вы не сможете вернуться к профессии модели.

– Я знаю. У меня уже есть другая профессия.

– Учтите, что операции и восстановительный период будут отнимать довольно долго времени. Ваша новая профессия это позволяет?

– Да.

– Вам выдадут список необходимых операций и процедур, а так же все, что нужно для подготовки. Когда будете готовы…

– Да, Ошон Оюнович, как только я буду готова.

К счастью, он не спрашивал Сандугаш, почему она не готова сейчас. Ей трудно было бы это объяснить. Тем более, что огромный соблазн был – остаться в этой клинике и не выходить, пока ее лицо не станет… Ну хотя бы таким, на которое не пялятся с ужасом и изумлением.

Но она помнила, как сияло ее лицо, когда она увидела его впервые – изуродованным. Помнила этот свет. Наверняка это как-то связано с ее даром. А дар ей сейчас нужнее лица.

Ей надо было выкупить душу Белоглазого.

2.

Возвращаться в Москву было легко. Она уже достаточно знала этот город, чтобы не бояться. И у нее снова была цель. Даже смешно: у Сандугаш снова была цель – завоевать нечто, что позволит ей спасти любимого человека. Только вот корону «Мисс России» завоевать было проще, чем спасти семьдесят восемь обреченных. Причем спасти их должна была она сама. Натравив Федора Птичкина на маньяка, работу делала не она… Да и с Птичкиным ей лучше было пока не пересекаться.

Сандугаш была счастлива снова увидеть Лолу, а уж Лола и правда скакала как большая добрая собака. Добрая, но способная убить за хозяйку. Они приехали в квартирку, которую снял отец: аккуратная многоэтажка в приличном месте, аккуратная квартирка со свежим ремонтом, со всеми нужными техническими приспособлениями, даже с посудой и двумя наборами постельного белья. Все для комфортной жизни. И все это – ох, не дешево. Но насколько же приятнее начинать новую свою жизнь вот так… Без соседей.

Лола помогла Сандугаш развесить одежду и разложить обувь.

Сандугаш подключила ноутбук к интернету.

Потом они вместе сделали вылазку за продуктами в ближайший супермаркет, забили холодильник едой, причем Сандугаш вдруг поняла, что у нее появилось отвращение к соли. Ни к мясу или молочным продуктам, которые принципиально не ели люди, следящие за своим духовным ростом, нет: как раз мяса ей хотелось, причем желательно свежего и не слишком сильно прожаренного… Но – без соли.