Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В Новом Мире?
Уточнение ставит всё на свои места. Но мне это кажется невозможным. Нет…нет, это и есть нечто невозможное. Родиться можно только в Новом Мире. Ты рождаешься в Новом Мире и тебя тут же регистрируют как нового гражданина: присваивают личный номер, заводят счёт и прочее. Вдруг догадываюсь?
– Ты из Острога?
Начинаю понимать больше.
– Ты поднялся из Острога?
Вскрикиваю:
– Кого ты убил, чтобы занять его место в Новом Мире? Обмануть систему невозможно, просто оказаться в городе – тоже. Ты – преступник! Наверняка занял чьё-то место, чтобы позабавиться среди достойных, но сам не таков.
– Тихо, – сердито бросает Каин. – Просто смирись с тем, что ваша система неидеальна и подобных ужасов, дабы подышать воздухом с поверхности, совершать не надо. Понимаешь?
– Система идеальна.
– А люди?
– И люди.
– Но я здесь. Каким образом, конфетка? Смотри.
Водитель отпускает руль и снимает одну перчатку – гляжу на пустую ладонь. Нет чипа. Нет, мать его, чипа. Нет чипа для оплаты, нет идентификатора. Думаю, что сошла с ума и их попросту никогда и ни у кого не было. Смотрю на свою руку – словно, истинно сомневаюсь в существовании чипов; на месте. Микросхемы блестят под кожей. Поэтому водитель всё время был в перчатках?
– Я лишь хочу показать, что мы такие же, конфетка, – говорит Каин.
– Структурой тела – да, – подхватываю я, – но у вас проблемы с головой, это во много раз хуже.
– А у вас? – Каин злится. – Не признаёте тех, у кого проблемы, не заботитесь о семье, не дружите по-настоящему. Везде рейтинг, выгода, реклама. Вы не любите. Ты любишь своего названного молодого человека? На кой чёрт он тебе?
Отвечаю увесисто и спокойно:
– Я не признаю – равно иным – чувства любви.
– Ты любишь его, Карамель?
– Я не признаю любви.
– Любишь?
– Ты идиот? – вспыхиваю. – Я не верю во весь этот выдуманными изощрёнными умами бред. Любви нет.
– Любовь есть.
– Нет.
– Отказаться от слов не равно потерять сути.
– Какой ты душный, Каин-водитель, у меня слов нет! Любовь не потерялась из словаря – как и другие эмоции и чувства, но они противоестественны для создателей и наказуемы для иных.
– Так ты любишь его?
Вышка.
– Я никого не люблю! Никого! Никого, глупый ты мальчишка!
– Но любила! Глупого, чёрт бы с ним, мальчишку. Любила! Думаешь, я не знаю?
Вышка, правда.
Откуда ему известно?
Каин бьёт по рулю, а я кидаюсь в слёзы, горло спирает. В окне виднеется крыша дома. Улица Голдман была так близко.
– Откуда тебе известно? – попрекаю его и растираю солёные щёки. – Откуда ты вообще что-либо знаешь обо мне?
– Все знают, прекрати жить в куполе и притворятся, будто бы ничего и никогда не происходило. Карамель Голдман знакома с чувством любви, и факт того известен каждому, кто знаком с фамилией Голдман, оттого враньё золотой девочки дешевит образ излечивающей от заразы создательницы. Карамель Голдман – лишь травмированный ребёнок, вот что я хочу сказать.
Так обо мне говорят?
– Вези домой.
Колени дрожат. Руки дрожат. Опускаю голову и прижимаю ладони к лицу, вновь всхлипываю. Прощаюсь с не до конца выжатыми слезами, что роняла по упомянутому мальчишке давным-давно, и которые, как мне думалось, иссохли вместе с озёрами и морями на Земле.
– Хватит, слышишь? – зовёт водитель. – Не плачь. Ну прости…Прости, я не хотел тебя обижать, а успокаивать и подавно не умею – я идиот, сама сказала.
– Да пошёл ты, – поскуливаю и хлюпаю носом.
Прячет взгляд. Стыдится себя или противится дешёвым слезам?
– Справедливо, конфетка…
– Для чего ты появился в моей жизни? – спрашиваю я.
– Расскажу, но позже. Мы приехали.
Спускаемся к посадочному месту улицы Голдман.
– Не могу выйти, – признаюсь я. – Другие увидят слёзы.
– Другие в любом случае увидят только то, что захотят.
– Везде камеры.
– Вот видишь. В итоге тебя сожрёт сама система, конфетка, если ей слепо верить и следовать. Перемелет сразу же, как почувствует вибрацию в иную сторону. Сегодня ты угодна государству, завтра – нет. Что будешь делать, когда наступит завтра?
– Так везде и во всём. Своё место нужно доказывать, свою принадлежность – обосновывать. Без ресурсов (и неважно: ресурс – это знание, богатства, индивидуальность или что-то ещё) ты не будешь нужен даже самому себе. Я горда тем, что нужна Новому Миру – моё место здесь заслужено. И Новый Мир горд моей верности.
– Никогда не слышала, что розовые очки бьются стёклами вовнутрь?
– Не желаю слушать.
– Боишься разочарований?
– Голдман ничего не боятся, а в Новом Мире невозможно разочароваться.
– Как долго твой отец нашпиговывал тебя партийными лозунгами?
– Ты опять?
– Ладно, возьми. Успокойся.
Достаёт из бардачка блестящий пакет.
– Я спокойна.
– Просто возьми, без споров. Хоть когда-нибудь не спорь – особенно с человеком, который желает добра.
– Ты вынуждаешь.
– Ты сама это делаешь…Ну вот опять. Конфетка, хватит.
Подарок в блестящем пакете. Безумие чистой виды.
– С днем рождения, – вполголоса роняет Каин и вручает пакет.
– Как смешно.
Вся ситуация – сюр.
– Разве я шучу? Или смеюсь сам?
В самом деле.
Восклицаю:
– Зачем это, о, неприятнейший из незнакомцев, с которыми я когда-либо встречалась?
– С началом семнадцатого года, Карамель Голдман. Он запомнится тебе.
Распаковываю подарок – в руках оказывается деревяная коробка с узором. Шкатулка. Очень мило. Очень мило? Карамель, одумайся. Почему ты принимаешь что-либо от чудака из Острога? Почему ведёшь с ним беседу? Почему не рвёшься утаить взгляд, а нагло смотришь в чужое лицо?
На шкатулке две запятые, прижатые точками к хвостам друг друга, в середине точек отверстия. Инь и Ян. Ну конечно…
– Это символ добра и зла, конфетка.
Перебиваю:
– Мне известно.
– Сколько в тебе нетерпеливости, всё юные года.
– Ты сам млад, разве нет?
– Вновь споришь. Я лишь хотел обратить твоё внимание, что не бывает хорошего без плохого, добра без зла, а зла без добра – без одного не явится другое, и мир такой же. Чтобы открыть шкатулку, нужно нажать сразу на два символа – Инь и Ян; тогда механизм сработает. Помни об этом.