– С днём твоего взросления, Кара. – Мать делает шаг – оказывается в спальне и примечает брошенные на пол пальто и сапоги. – Почему верхняя одежда и обувь в твоей комнате?

– Почему ты в моей комнате? – хмыкаю наперерез. – Миринда, сюда!

Объявляется горничная: убирает пальто и сапоги.

– Всего лишь хотела принести свои поздравления, – продолжает мать, – а ты с таким неуважением относишься ко мне.

Опирается о дверь. Тонкие руки занимают проход. Хочешь – не хочешь, а не убежишь. Вот она, самка богомола. Словила. Сейчас сомкнёт клешни. Оторвёт голову.

– Поздравления с чем? – подхватываю я. – Подожди-ка…день, когда я родилась, считается для тебя праздником? Особой датой? И давно?

– Радуйся, что вообще на свет появилась, доченька. Отец зовёт тебя: он в кабинете.

Для чего?

Иду к нему. Размышляю об оставленном в комнате подарке. Как получилось, что меня в это втянули? Пожалуйста, желаю проснуться несколькими днями ранее и ничего из пережитого не знать.

– Дочка.

Отец не сидит – привычно ему – спиной к городу, за столом. Он стоит у окна и смотрит на Новый Мир. Прохожу в кабинет и встаю подле.

– Дочка, всё хорошо? – спрашивает отец.

Почему? Почему он это спрашивает?

– Разумеется, – отвечаю я. – Сомнений быть не может, всё – как и всегда – идеально.

Бросает взгляд, прицепляется им.

– Ты можешь сказать.

– Чем обосновано твоё волнение? – спрашиваю я.

Неужели он был всё это время дома и наблюдал за мной и водителем через проклятое окно? Обычно отец возвращается из Здания Комитета Управляющих позже. Обычно задерживается на работе. Обычно…

Всё происходящее с начала этой недели необычно, Карамель. Всё неправильно и отличительно. И ты – сама виновница этих разрушений. Пожинай плоды. Кусай их. Горько? Заслужила!

– Возможно, мне просто показалось…

Принимаю боевую позу:

– Давно ли Голдман полагаются на «кажущееся»? Если не уверен – молчи. Сомнений быть не может, мы не так воспитаны.

Отец улыбается.

– Моя девочка, узнаю.

Оставляю кабинет, направляясь в ванную комнату, дабы смыть с себя последствия странного дня, провожу там несколько часов, после чего – зеркала и стёкла запотевают, пишу своё имя, ставлю автограф – возвращаюсь в спальню. Отмечаю, что дверь открыта – я же имею привычку её закрывать. Кто там шарился? Или Миринда занята уборкой? Кажется, она припозднилась!

В комнате никого нет. Вообще никого. Паука в банке тоже.

Да почему это всё происходит?

– С днем рождения, сестричка! – вопит Золото со спины, и девичьи руки заталкивают меня в комнату.

Валюсь на пол, дверь позади хлопает. Понятное дело, что не запирается, но ощущения так себе.

– Где мой паук, мерзавка? – кричу в ответ. – Это ты его выпустила?

Хохот Золото разливается по коридору и звонким эхом съезжает с перилл, ударяясь о парадную дверь.

– Гадкая Голдман, ненавижу тебя!

Встаю и осторожно передвигаюсь по комнате: обыскиваю шкаф с вывернутыми ящиками и перебираю бумаги на столе. Золото, чтоб тебя! Заглядываю под кровать и тумбы – паука нигде нет. Фантастически, Карамель. Ты потеряла подарок в тот же день, как тебе его вручили. Мечтала о нём ты не дольше. Раздосадовано валюсь на кровать – паук выползает меж подушек и замирает напротив лица.

– О, привет, – говорю я. – Охотишься?

Аккуратно подбираю бархатное тельце (лапки скользят и щекочут пальцы) и перекладываю в банку с продырявленной крышкой. Подожди, малыш, завтра привезут укрытие. Будет дом, будет еда. Тебе понравится жить под куполом – мы все живём под куполом.

И нам нравится.

Нам нравится?

Вот ведь противная сестрица…не думаю, что её проступок можно оставлять без внимания и огласки, а потому на эмоциях (на чём-на чём, Карамель?) врываюсь в отцовский кабинет и объявляю:

– Не будешь следить за Золото – у тебя станет на одну дочь меньше!

Отец подпирает руками стол, тело его мешком принимает форму кресла.

– Какое золото? Нам звонили по акциям? – спрашивает он. Голос – пьяней некуда, разве возможно напиться за несколько часов до состояния, когда мозги переходят в автономный режим?

– Золото. Так зовут твою младшую дочь, – усмехаюсь я. – Знаешь, забудь! Я просто устала! Пойду отдыхать.

– Договорились, дочка.

Дочка.

Качаю от недовольства головой и возвращаюсь в спальню.

Не хочется думать ни о напившемся в мой день рождения отце (и как он так быстро опьянел, в самом деле, что послужило причиной?), ни о позабывшей обо мне матери (куда я швырнула её подарок?), ни о глупой сестре (чтоб она пропала!), ни об Ирис, которая бросила меня, ни о Ромео, которого бросила я. Ни о янтарных глазках, которые несут смуту и навевают уродские неказистые мысли. Желаю отключиться от всего мира, а потому плетусь спать. Вспоминать, как меня рвало – равное табу. Я не больна! У меня нет расстройства! Я не больна? У меня нет расстройства?

Первая таблетка. Вторая. Третья. Четвёртая. Сегодня их четыре. Всегда четыре. Или однажды я открыла пять блистеров подряд? Запиваю таблетки и смотрю на себя в отражении. Вода странно пахнет. Она всегда странно пахнет или сегодня особенно? Она сладкая, точно.

Стук.

Скрип.

Двери открываются – без предупреждения. Либо служащая вновь позабыла, как ей следует себя вести (что маловероятно), либо она пожаловала с сообщением от родителей. Срочным сообщением.

– Мисс Голдман, – говорит служащая, – ваш отец настаивает на прочтении последних публикаций в Вестнике.

Препираюсь:

– Я не читаю Вестник. Жалкие сплетни, собранные по крупицам со всего Нового Мира.

– Он настаивает, мисс Голдман.

Служащая кивает. Лицо у неё спокойное, безучастное, вот только плечи напряжены, и сама вся скована; тело выдаёт неладное.

– Что случилось, Миринда? – спрашиваю я.

– Сенсор заряжен, мисс Голдман, – продолжает женщина, – но вы можете использовать сенсор в кабинете отца.

– Тоже его рекомендация?

– Да, мисс Голдман.

Твою мать.

В спешке покидаю ванную и бегу в отцовский кабинет.

Твою мать!

Что случилось?

Что могло случиться?

Что могло случиться за одно утро?

Над столом пляшут изображения конвертов. Почта отца. Смахиваю рукой по встроенной в стол клавиатуре и открываю Вестник. Последняя публикация – «Интервью не быть!». Читаю под своей фотографией, сделанной в Академии, абзац: «Интервью с Карамель Голдман – девочкой-примером для всего Нового Мира и в особенности для подростков, обучающихся в Академии – отменено! Оно должно было состояться на следующей неделе и транслироваться по утренним Новостям, однако команда журналистов обеспокоена здоровьем золотой наследницы и не желает подставлять под удар собственную репутацию. Кажется, образ Карамель Голдман всё это время был лживым. Она больна?» Какой дешёвый язык, какая дешёвая подача, какая дешёвая новость! Что за дрянь пишут в Вестнике? Никогда он мне не нравился, никогда!