– Эйкере… – наконец еле слышно прошептал освобожденец. Однако его ответ был услышан всеми и каждым, ибо слушался с предельной внимательностью.

Пара окружающих ахнули. Исангара затрясло мелкой дрожью, – почти так же, как трясло замерзающего в мокрой одежде Скольру.

– Не тот! Вы взяли не того! – закричал в припадке бешенства Ройем; он не знал, куда деть свои руки, и потому размахивал ими из стороны в сторону. – Это, мать его, брат!

Вмиг Исангар перестает быть сколько-нибудь аристократом. Советник Тайных дел видит материализующийся перед ним железный лом: тяжелый, неровный, по форме напоминающий увесистый аншпуг[38]. Он крепко схватывает его двумя руками, сжимает на рукояти пальцы до белых костяшек. Сильный размах, – и уже подернутый коррозией, но все еще на удивление прочный металл глухо ударяется о грудную клетку, разбивая ребра Скольры на крупные и мелкие осколки.

Но все это было в воображении. Из действительности на Советника смотрела узкая щелочка заплывшего подбитого глаза, и Исангар не мог ничего с этим поделать.

Природная сметливость подсказала графу, что от этого человека им не добиться более никаких показаний: перед ними сидела пустая, бренная оболочка, жаждущая смерти, – душа уже покинула это тело. Все, что говорит этот человек, не принадлежит его разуму: Скольра открывает рот подобно механической игрушке, будто оживленный с помощью заводного ключа. То, что осталось, можно пытать, подвергать мукам различной степени боли и изощренности, и можно выбить из него признания в любых прегрешениях. Единственное, чего не скажет этот живой мертвец, – где находится его брат. И дело здесь вовсе не в родственных чувствах и возвышенных переживаниях: Скольре-младшему уже все равно не жить, но лучше умереть героем-мучеником, чем предателем в глазах своих товарищей.

– Что будем делать? – поинтересовался из своего угла Гостейн Швех, твердолобое удивление которого в тот момент могло бы напомнить удивление тура, который из родной степи вдруг переместился в пустыню.

– Отнесите его в теплую камеру, да аккуратнее, олухи, – властно распорядился Советник Тайных дел. – Дайте сухие вещи, воду и еду. Пусть врач обработает его раны и вправит кости. Младший брат Скольры должен дожить до утра, и мы сделаем все, чтобы ему это удалось.

Воистину до сих пор Лоэннлиас-Гийяр оставался самой красивой и благополучной провинцией Империи Одельтер, и не портил его даже суровый ноябрь с неизменными заморозками. Угрюмость и уныние, подернувшие множество других, больших и не очень, городов Одельтера, будто обошли стороной бывший Акаэтаал-Авалькур. Здесь не было безобразно счастливых людей или безвкусной, выпирающей роскоши, но город этот владел особой, притягательной тайной, что западала в душу с первого взгляда.

Но ни я, ни Ядовитые маги так и не успели насладиться пребыванием в этом священном колдовском месте. От гостей с островов Тари Ашш здесь ускользал даже дневной свет. Рано утром, еще до рассвета, мы были на ногах, и Архимаг лично вела Ядовитых чародеев в лабораторию или на секретные толки об их магии. А после обеда, когда с обсуждениями и опытами было покончено, мы отправлялись в самое сердце университета – Государственный Архив, где под неусыпным наблюдением служащих оставались до заката. На страницах библиотечных книг мы пытались уловить хоть тончайший намек о том, что беда, с которой столкнулись Ядовитые маги, имела место быть и в прошлом.

Иногда вместе с парой своих помощников к нам спускалась и сама Первая чародейка; и поначалу мы едва узнавали ее. Отринув былую величественность, теперь она, закатав рукава, подобно самым младшим ученикам, сама помогала нам листать бессчетные тома. Какие-то реликты, недовольная, Архимаг откладывала для будущей перепечатки. Над другими чародейка возносила руки, и те озарялись зеленым цветом – я видела, как белеют их страницы, а чернила становятся ярче.

Библиотека не могла быть решением проблемы Ядовитых магов. Но, пытаясь найти спасение любым способом, мы открывали самые незаметные тайники и находили в них самые ценные книги. Мы смотрели преимущественно древнюю литературу, которая занимала три четверти книг Архива. К несчастью, за многие годы Архив успел разрастись настолько, что работники успели описать и занести в свои журналы лишь треть привезенных со всего света трудов; а мы частенько вздыхали, понимая, какую неблагодарную задачу на себя взвалили. Описания новейших исследований было дозволено читать только одельтерцам – Теаре и Матье, но каждый день, встречаясь с нами поздним вечером, они обреченно качали головами.

Чтобы мы не теряли время, спускаясь и поднимаясь в читальный зал, работники Архива принесли несколько бюро и стульев и разместили их внутри широкого книжного лабиринта. Каждый день по указу Архимага мебель перемещали в новую секцию, и история повторялась сначала.

Конспектировать труды в здании Архива Фье-де-ля-Майери нам не позволяли. Поэтому, вернувшись в свои комнаты, я перед сном записывала, что помнила, в небольшую записную книгу, благо память переводчика позволяла удержать в голове приличную часть прочитанного. Я знала, что занималась воровством магического наследия Одельтера, но Империя, в свою очередь, украла у Ядовитых людей нечто гораздо более ценное.

Сегодня мы снова встретились в Архиве; шел третий день наших поисков. Мы до сих пор не нашли что-либо по-настоящему стоящее, а одельтерские чародеи молчали о результатах магических экспериментов. Архимаг была понура и отрешена от действительности. Как и три дня прежде, 9 ноября 889 года мы до ломоты в суставах искали нечто такое, что могло бы спасти Ядовитых чародеев, и даже Чьерцем Васбегард усердно перелистывал страницы и почти не язвил дамам.

В двухэтажном здании напротив библиотеки находились несколько магических лабораторий, и однажды оттуда донеслись громкие хлопки – будто небольшие взрывы – и ругательства. Матье, видимо, понял, что за колдовской опыт ставили студенты; ухмыльнувшись, он прикрыл окошко и попросил Кайхесши почитать вслух. Надо сказать, что княжна уже пару раз прерывала свои поиски и развлекала нас чтением понравившихся ей отрывков. Нежный голос ее даже посредственные сочинения обращал в чудеса поэтической мысли.

Однажды такую сцену застал даже Лекильм; в тот день он спустился к нам со второго этажа. И почти сразу теоретик магии признался, что не ожидал услышать столь трогательное исполнение из уст Ядовитой женщины. Таш'Таэтт уважительно засмеялась, но я почти явственно услышала, как в душе она назвала его старым дурнем.

Сейчас Кайхесши тряхнула пышными каштаново-бордовыми волосами, что были частью ее магической маски, и остановила свой выбор на отрывке «Тайны зарождения жизни» из перевода «Вольных дум о бытии» мансурского мыслителя:

– У мудрецов древности есть чему поучиться, – заключила Таш'Таэтт. – Каким смыслом и какой чувственностью наполняли они свои мысли!