Я сидела на заднем сидении «москвича», стоящего за углом дома, который чуть не стал для меня последним приютом, и вслушивалась в непривычное звучание его когда-то родного голоса. Этот голос тоже обманул меня, измененный стараниями пластического хирурга, за отдельную плату согласившегося добавить в него хрипотцы. И пыталась соединить в своем сознании Виталия Немова и Дмитрия Понизова, двух абсолютно разных людей, которые похожи только одним – умением втравливать меня во всякого рода неприятности. А моя голова удобно покоилась на их (его) плече.

– Знаешь, Ника, а я ведь действительно умер, – Виталий выговорил это так буднично, будто попросил стакан воды. – Как раз после Нового года. К нам на лесоповал медведь-шатун вышел. Подранок. Злой, как три тысячи чертей. Охрана, вместо того чтобы его пристрелить, побежала так, что только пятки засверкали. И остальные тоже. А у меня тогда как раз проблемы с ногами были. В общем, не повезло: шатун шибко прытким оказался, а все мое оружие – ржавая пила «Дружба». Не успел сосчитать до двух, а зверюга уже рядом. И полетели из меня пух и перья. Мне и пластическая операция понадобилась не столько для того, чтобы изменить лицо, сколько для того, чтобы его восстановить. Короче, потрепыхался я у него в лапах на красном от крови снегу и отключился, после того как он меня головой о дерево приложил. А потом, как в книжках – черный тоннель, белый свет в конце тоннеля, где стоят все, кто уже ушел: и родители, и ребята из моего отряда, которых я не уберег… И, вообще, много всякого народу. Зовут меня, а я головой мотаю. «Не могу, – говорю, – к вам. Дело у меня еще одно осталось. Вот закрою его и с дорогой душой вольюсь в ваш дружный коллектив». А потом пришел кто-то. Белее света. Посмотрел на меня, повздыхал, так что солнечные зайчики вокруг заскакали, и рукой махнул. И тут меня обратно по тоннелю потащило. Очнулся я вечером в лесу. А там такое – света белого не видно. Вернее, наоборот, вокруг все бело, как на том свете. Разыгралась такая метель, какой за все семь лет не было. Попытался встать – не смог, ноги чем-то придавило. Потрогал – шерсть. Оказалось, я этого медведя в конце концов завалил. Вернее, запилил. А что и как – не помню. В общем, стал я тихо замерзать и уже почти уснул, когда на меня егерь местный наткнулся. Он уже три дня по тайге бродил, чтобы шатуна отстрелить. Мне просто повезло, что следы снегом до конца не засыпало и егерь меня еще до темноты нашел. Спирту мне в горло влил, укрытие из снега сделал и всю ночь чаем горячим отпаивал. А когда метель закончилась, к себе на кордон отнес и всю зиму со мной возился, пока я на ноги не встал. Вот такие дела, моя боевая подруга.

– Я не твоя подруга! – будь у меня чуть больше сил, я бы смогла оторваться от его удобного плеча и демонстративно отодвинуться. – Ты мою жизнь под откос пустил, партизан хренов! Ненавижу тебя!

До сих пор не знаю, в какой пропорции были смешаны ложь и правда в моем заявлении, но прозвучало оно не слишком убедительно. Может быть, поэтому вместо того чтобы покаяться, Виталий по-отечески чмокнул меня в макушку. Потом задумался и, ободренный моим молчанием, поцеловал в висок.

– Никогда тебя не прощу, – проговорила я, закрывая глаза и пытаясь представить, что этих долгих лет не было, и официальное предложение он сделал мне только вчера.

– Я сам себя не прощу, – очень серьезно ответил родной человек с чужим лицом. – А тебе нужно просто ехать вместе со мной.

– Куда?

– В Германию. У тебя есть загранпаспорт?

– Я никуда с тобой не поеду! – хотелось верить, что мои слова звучали с должной твердостью. – И вообще не желаю иметь с тобой ничего общего. Немедленно говори, куда ты спрятал Элю, или…

– Что «или»? – хмыкнул Виталий. – Сдашь меня в милицию? Ну, отвечай, когда старшие спрашивают. Тебя разве вежливости в школе не учили? Молчишь? И правильно делаешь. Потому что к похищению твоей ненаглядной Эли я никакого отношения не имею и не знаю, где она сейчас. Но можно догадаться, чьих это рук дело.

– Хочешь сказать, что это не ты позвонил по телефону и вытащил меня из клуба? Не верю!

– И опять правильно делаешь. Звонил я. Понял, что завтра могу навсегда тебя потерять, и позвонил. Только прийти не смог: сразу после похищения охрана все двери позакрывала. Как будто это могло что-то исправить.

– Значит, ты стоял в сторонке и спокойно смотрел, как девчонку похищают?! – я даже задохнулась от такого предположения. – Ну ты и…

Его жесткая ладонь легла мне на лицо, превращая обличительные фразы в неопределенное бульканье.

– Знаешь, Ника, я в последнее время восточной философией увлекся, – Виталий поудобнее устроил мою голову у себя на плече. – И увидел в этом похищении некую предопределенность. Или, точнее, расплату.

– Господи, да какую расплату?! – мне все-таки удалось вывернуться из-под руки, закрывающей мне рот. – Она же ни в чем не…

Рука снова вернулась на место, перекрывая бурный словесный поток.

– А еще я увидел, – как ни в чем не бывало продолжал Виталий, – как ловко этот парень отметелил охранников. И, кажется, узнал его, хотя встречал только один раз.

После этих слов что-то больно оборвалось внутри, в ушах зашумело, так что я даже не расслышала несколько оброненных моим бывшим женихом фраз.

– …чуть раньше большинства гостей приехал и напросился на экскурсию по дому. Спасибо секретарю Сереже – не отказал. Такой вежливый паренек…

– А ты сегодня отца его убил.

– Какого отца? – не понял Виталий.

– Лысого. Хамисова Владимира Александровича, отца Сережи.

– Если бы я его не убил, он бы убил нас, – отрезал Немов. – И информатора своего тоже.

– Да с какой стати?! Это же его родной сын.

– Сын, – кивнул Виталий, – только не его. Тебе ни о чем не говорит то, что господин Хамисов напрямую связывал его появление с возможностью что-то выторговать у Челнокова. Ну? Не поняла еще? Сейчас поймешь. Смотри, машина подъезжает.

К неосвещенному подъезду пустого покосившегося двухэтажного дома медленно и почти бесшумно подъехала темная машина. С выключенными фарами и габаритами. Я почему-то замерла и, сжав кулаки, наблюдала, как открывается дверца со стороны водителя и рядом с машиной материализуется угловатый силуэт. Почти неразличимо черный на черном.

– Но ведь это невозможно, – со странной обидой в голосе то ли спросила, то ли ответила я, пытаясь в темноте заглянуть в глаза спокойного как танк Виталия.

– Мне тоже сначала так показалось. Но, с другой стороны, увидев хотя бы один раз, как человек ведет «бой с тенью», ошибиться я не мог. Когда Сережа вел меня по коридорам коттеджа, дверь в его комнату была приоткрыта. Наверное, он тренировался сутками, чтобы хоть как-то заполнить возникший вокруг вакуум. Знаешь, я им даже залюбовался. Вот кого взял бы в свой отряд, не раздумывая. Правда, я не знал тогда, что увижу, как он похищает свою собственную сестру.

– Но ведь у него агорафобия! Он не может выходить из дома! – мне казалось, что я кричу, а на самом деле это был еле слышный шепот.