и еще раз повторили принципы старого Военного кодекса: в частности, оттуда были позаимствованы статьи 52 и 54 с их уже прозвучавшими угрозами военного трибунала. Но в одном отношении постановления Конфедерации отличались от политики северян. В осуждении недостойного поведения солдат южане зашли на шаг дальше: с их точки зрения, любое мародерство и любой грабеж оказывались «бесчестным» и преступным деянием, заслуживавшим «сурового» наказания[316].

Некоторые офицеры-мятежники следовали новым правилам и выплачивали владельцам домов, которые они превратили в штаб-квартиры или бюро, арендную плату. Весной 1863 года майор Уильям Барнуэлл-младший снимал дом на улице Сент-Майкл в Мобиле, Алабама, и платил за это больше 30 конфедератских долларов в месяц. Иногда офицеры выплачивали компенсацию и за другие здания, принадлежавшие мирным жителям, – например, за занятые армией гостиницы. Когда некая миссис Лоеб попросила генерала Конфедерации вернуть ее жилище в Кэнтоне, Миссисипи, он не только выполнил эту ее просьбу, но и выплатил компенсацию за вред, нанесенный ее собственности. Возможно, он хотел защитить бездомную женщину; возможно, миссис Лоеб умела убеждать[317].

Другие солдаты-южане продолжали практиковать те же разрушительные действия, которые были распространены до провозглашения новой политики. Войска Конфедерации выжимали все ресурсы досуха, действуя как по приказу, так и по собственной воле. В заброшенных домах они устраивали штаб-квартиры, не особенно интересуясь политическими взглядами их бывших хозяев. Уходя, они оставляли здания в «крайне плохом» состоянии, как выразился инженер-топограф Джедидайя Хотчкисс. В полном соответствии с постановлениями они могли сжигать дома – как сделали это, например, в июле 1863 года с живописными постройками в окрестностях Джексона, Миссисипи, поскольку там укрывались янки и пожар мог защитить конфедератов от ночного нападения. Они нарушали границы частной жизни, без предупреждения врываясь в дома в поисках солдат Федерации[318].

На самом деле, даже после выхода постановлений мятежники продолжали притеснять тех, кто поддерживал северян. Осенью 1863 года генерал армии Юга специально разместил своих людей в поместье виргинского плантатора Джона Майнора Боттса, чтобы вызвать огонь неприятеля на принадлежащий его стороннику дом. Это было выкрашенное в белый цвет большое деревянное здание с солидным портиком. Боттс, которого считали сторонником юнионистов, отказался покидать дом, и в конце концов конфедераты сдались и отступили. Солдаты-мятежники по-прежнему поджигали дома юнионистов и участвовали в других формах их притеснения. Так, они могли отбирать у них мебель – в одном случае в 1863 году эту мебель продали, чтобы на вырученные деньги устроить «вечеринку» на берегу Миссисипи. Продажа мебели, ра́вно как и организация вечеринки, противоречила постановлениям Федерации о незаконном обогащении[319].

Все это не мешало офицерам-конфедератам обвинять неприятеля в недостойном поведении. Дэниэл Харви Хилл, ставший генерал-майором, в марте 1863 года разразился филиппикой о том, сколько домов уничтожила армия Севера. Уроженец Южной Каролины, выпускник Вест-Пойнта и ветеран Мексиканской войны, Хилл испытывал к северянам глубокую неприязнь. В 1850-х годах он был преподавателем в университете и настолько ненавидел янки, что ухитрился высмеять их даже в написанном им учебнике по алгебре. Когда началась война, он сразу же присоединился к армии Юга и служил вместе с генералом Робертом Э. Ли, пока его не отослали в Северную Каролину. В начале 1863 года, когда Хилл находился в Нью-Берне, он получил от генерал-майора армии США Дж. Г. Фостера предложение об обмене пленными. В ответ Хилл написал, что федеральные солдаты сжигали дома богачей и бедняков, а также церкви, амбары, конюшни и целые деревни, сам же Фостер, по словам автора письма, был «самым жестоким поджигателем» в мире. При этом Хилл утверждал, что армия Конфедерации имела право сжечь бо́льшую часть Плимута, Северная Каролина, в чем его упрекнул Фостер: «Не ваше дело, если мы решаем сжечь один из наших собственных городов». Ответ Фостера не сохранился. Генерал Хилл, очевидно, не осознал, насколько лицемерно звучали его упреки и какой вред обе армии причиняли мирному населению[320].

Илл. 7. Дом Джона Майнора Боттса. Библиотека Конгресса США

Другие офицеры-мятежники давали понять, что согласны с Хиллом, и открыто игнорировали действия южных судов, если те пытались привлечь их к ответственности. Как известно, судебная система Конфедерации была очень несовершенной. Правительство так и не назначило Верховный суд, который служил бы последней инстанцией в юридических разбирательствах, хотя этот орган был упомянут в Конституции, так что местным судам и судам штатов приходилось рассматривать споры между армией и мирным населением самим. В ноябре 1863 года полковник Уайетт Эйкен игнорировал постановление верховного судьи штата, согласно которому он не имел права занимать дом и таверну в Мейконе, Джорджия, для устройства лазаретов. Владелец этих зданий (мистер Маклин или Маклейн) подал на полковника в суд, и судья О. А. Локрейн принял его сторону, заключив, что закон не дает основания для использования зданий, принадлежащих частным лицам. Локрейн, иммигрант из Ирландии, поддерживал Конфедерацию, однако полагал, что полномочия армии тоже не безграничны. Эйкен наотрез отказался выполнять его решение. В ответ он напечатал в местной газете, что раненым конфедератам требовался кров и что после отбытия солдат планировалось выплатить владельцу компенсацию. Занять дом было «необходимостью», и он имел право сам решать, как и когда использовать частную собственность. Самоуправство Эйкена было всего лишь проявлением общепринятой практики. В повседневной жизни поведение армии мятежников практически ничем не ограничивалось[321].

Разрушенный дом

Такое поведение было поистине шокирующим для большинства мирных жителей – в особенности для женщин, которым было крайне тяжело перенести вторжение в пространство дома. Когда весной 1863 года солдаты Конфедерации ворвались без приглашения в один луизианский дом, в котором могли скрываться уклонисты, они обложили руганью всех его жителей, включая женщин, возражавших против их присутствия. Некоторые жительницы региона неохотно признавали, что чем дольше длилась война, тем меньше значили гендерные условности. Присцилла Бонд, жена плантатора из Луизианы, описала зло, которое причиняли солдаты армии Севера – выгоняли мирных жителей на улицу, занимались мародерством, грабили под дулом пистолета, – но при этом она отдавала себе отчет в том, что жители пограничных штатов испытывали точно такой же страх по отношению к солдатам армии Юга[322].

Некоторые сторонники Конфедерации постепенно приходили к выводу, что две противостоящие друг другу армии практически не отличались друг от друга. Мало-помалу общество привыкло ассоциировать солдат-мятежников с грабежом и мародерством. Эдмунд Раффин, эксцентричный плантатор, который до 1860 года выступал за сецессию, глубоко разочаровался в армии Юга. Он родился в Виргинии и владел там обширными землями. В сражении за форт Самтер Раффин в буквальном смысле выпустил свою первую пулю. Однако после 1861 года по его виргинским владениям постоянно маршировала то одна, то другая армия. Весной 1863 года, когда несколько его домов оказались повреждены, он решил, что конфедераты оказались такими же грабителями, как и янки. К такому же выводу пришел Дэвид Дедерик, когда обе армии прошли по его плантации в Теннесси и ограбили его дом. То, насколько опасными могли быть солдаты Юга, можно понять из истории У. А. Уизерса. Награжденный почетным званием «полковник» шестидесятилетний коммерсант, он не владел рабами и жил в одиночестве в богатом особняке в пригороде Джексона, Миссисипи. В июле 1863 года, когда вокруг его дома шло сражение, Уизерс погиб – скорее всего, его убила шальная пуля, – а во время своей эвакуации конфедераты сожгли его дом[323].

Этика коммунализма, составлявшая