чтобы перевозить деньги в Швейцарию. Я не был свидетелем преступлений, совершаемых главами государств.

Но всё-таки Ибенге и даже Джон задавали мне так много вопросов о моём доме и семье, что я начал подозревать, что они просто завидовали очевидно спокойной жизни. Моя жизнь была для них настолько же в диковинку, как и их жизнь – для меня.

Игра в молчанку продолжалась неделю и могла бы продолжаться дольше, если бы её не прервала моя поездка в Париж с отцом. За день до отъезда я получил от него редкое – написанное лично, от руки, а не под диктовку – письмо. Он простил мне то, что я принимал наркотики, и не стал долго рассуждать о случившемся, как будто в произошедшем не было ничего примечательного.

«Всё нужно попробовать один раз, – писал он. – Эксперименты не должны становиться основанием для стыда».

Глава 11

Отец открыл дверь своего номера в отеле “Georges Cinq”, он выглядел таким свежим, как будто хорошо поспал и только что проснулся, хотя прибыл из Нью-Йорка только утром. Его светло-коричневый костюм не выглядел помятым, чёрные волосы блестели, а коричневый клетчатый галстук всё ещё был изящно завязан на шее.

Папа быстро обнял меня и указал на телефонную трубку, лежавшую на столе. Жестом велел мне сесть и вернулся к своему деловому разговору. Я привык к тому, что обычно он заставлял меня ждать, поэтому сел на мягкий диван и водрузил свой гипс на мраморный журнальный столик.

Комната показалась мне роскошной. На окнах висели шторы с разноцветными кистями, а стены были обтянуты шёлком. Отец неторопливо продолжал свой скучный разговор по телефону. После бойкота в школе его ворчливый, монотонный голос заметно успокаивал.

Наконец повесив трубку, он посмотрел на меня и на мой гипс. Затем подошёл и постучал по нему костяшкой пальца.

– Вижу, держится. А как поживают твои плечи? – уточнил он. Он положил руку по очереди на каждое плечо и сжал его. Я вдруг вспомнил о тренажёре, что он дал мне, тот где-то потерялся при переезде в другую комнату, я им так и не воспользовался.

– Костыли помогли? Дай-ка посмотрю. Ну, согника, – приказал он. Я глянул на него, как бы спрашивая, действительно ли это необходимо сделать. Ответ в его карих глазах был очевиден. Я согнул.

– Ну, явно лучше, – оценил он. – Но ещё надо много работать. Послушай, я буду на деловых встречах большую часть дня, но мы можем ужинать вместе каждый вечер. Вот тебе немного денег. Проведи хорошо время.

Я ходил по парижским улицам на своих костылях столько, насколько хватало сил стоять. Сходил в Лувр и снова в музей Оранжери, чтобы увидеть «Кувшинки» Моне. На папины деньги купил зелёный костюм из бархата и зелёные кожаные ботинки на каблуках в магазине на площади Мадлен. Я чувствовал себя освобождённым от Лозанны и своей комнаты в общежитии Пристроя. А ещё – от стыда и бойкота со стороны моих приятелей.

Разговор за ужином с отцом, как всегда, состоял из наставлений и воспоминаний: «Даже не представляешь, какой тяжёлой была Великая депрессия. Мой отец оставался без юридической практики целых десять лет! У нас имелась крыша над головой только благодаря одному бывшему клиенту, у которого была свободная квартира. И туда мы попали после того, как сбегали из двух предыдущих мест нашего жительства посреди ночи, потому что отец не мог заплатить за аренду. Я помню, как нёс туфли в руках, чтобы не шуметь на лестнице. Мне исполнилось тогда девять или десять лет. Помню, что мы становились жёстче и голоднее, глядя, как отец играет в карты каждый день в течение десяти лет. Вот почему так важно строить своё тело, укреплять себя. Хочется, чтобы ты стал человеком из плоти, а не из воздуха, не люфтменшем, как друзья моего отца, что так и не стали работать. И становились всё тоньше и тоньше день ото дня. В старые времена люфтменши переплывали из города в город, не имея устойчивости. Они рассказывали разные истории, развлекали – но у них не было оплачиваемой работы и регулярного питания. Очень не хочу, чтобы ты превратился в одного из них. Вот что я хочу до тебя донести».

За день до моего возвращения в школу отец объявил, что не сможет поужинать со мной в тот вечер, потому что нужно встретиться с деловым партнёром, но предложил выпить вместе в баре отеля.

Это был субботний вечер. Я надел свой новый зелёный костюм, разорвав правую штанину до бедра из-за гипса, новую рубашку с рисунком «в огурцы» и один новый ботинок. Спускаясь на лифте с позолоченными стрелами и лавровыми листьями, посмотрел в зеркало и почувствовал осторожную уверенность в своей силе и безопасности. Я почти был готов к тому, чтобы на следующий день вернуться в школу и встретиться со своими бывшими друзьями.

Папа заказал водку с тоником для себя и колу для меня.

– И чем займёшься сегодня вечером? Тебе требуется компания? – спросил он. Я не совсем понял, что имеется в виду. Он обернулся и посмотрел на трёх женщин, сидевших в ряд у барной стойки.

– А как насчёт одной из них? Тебе сейчас, думаю, не повредит. Ну, кого хочешь? – подмигнул он. И затем постучал тяжёлым латунным ключом от номера по мраморному столу, после чего вся дамская троица принялась в унисон поправлять свои и без того уложенные волосы.

– Как лучше – сам выберешь, или мне сделать это за тебя?

Поняв, что у меня не остаётся выбора, я устремил взгляд на темноволосую женщину справа. Подводка вокруг её глаз и оливковая кожа призывали попробовать что-то неизведанное или невыразимое. Ну или и то и другое. Она напоминала актрису Клаудию Кардинале – фигуристую и полную.

Папа театральным жестом подозвал её, и она неспешно подошла к нам. Он указал на меня, чтобы дать понять, что он не клиент, а только платит.

– Покажи ключ от своей комнаты, чтобы она увидела номер, – бросил он мне.

Дама кивнула, как будто никаких других объяснений и не требовалось. Отец показал на часы, подняв вверх десять пальцев, и затем направил её внимание на мой гипс – таким образом дав понять, сколько времени мне понадобится, чтобы вернуться в номер.

На секунду – застыв в кресле и чувствуя, как они оба выжидающе смотрят на меня, – я вдруг подумал о том, чтобы взбунтоваться. Паутина отцовских идей и ожиданий плотно облепила моё тело. Несколько секунд я не знал, на