– Не будь трусом, – говорит Шайори.

– Сегодня умер папа, и он никогда не был трусом, – говорит Юмико. – В него выстрелили, и было много крови. В меня тоже стреляли. Мне было больно, но папа спас меня.

Парень на заправке смущен, особенно детской интонацией взрослой женщины. Шайори пытается свести все в шутку, но очарование момента рухнуло. К тому же возвращается Семъяза. Он купил рубашку и брюки, переоделся в туалете, но рубашка еще расстегнута, и парень-заправщик видит покрытый нейронными татуировками крепкий торс убийцы.

– О, не бойся его, – говорит Шайори. – Он недавно прошел курс коррекции и не может никого убить. Только покалечить. Но ведь это того стоит…

Она вскрикивает, потому что Семъяза силой сажает ее в машину. Ревности нет. Он все понимает. Машина срывается с места. Снова свистит ветер. «Да, иногда чувства – это действительно плохо», – думает Кейко. Юмико снова начинает плакать: тихо, беззвучно. Она грызет губу, сдирает зубами кожу до крови. Шайори спит. Юмико трогает якудзу за плечо и спрашивает, почему тетя Мэрико испугалась ее.

– Папа сказал, что я теперь стала взрослой, – говорит девочка. – Тетя Мэрико не хочет видеть меня взрослой?

Якудза молчит.

– Может быть, если бы мы сказали ей, что я не могу вернуться в свое старое тело, она бы приняла меня? – спрашивает Юмико, разглядывая свои новые руки. – Я стала очень взрослой. Почти такой же, как тетя Мэрико.

– Твой отец спас тебя, – говорит Шайори.

Она проснулась. Нейронная татуировка любви деактивирована.

– Мой отец умер, да? – спрашивает Юмико. – Совсем умер?

Шайори смотрит девочке в глаза и осторожно кивает. Юмико тяжело вздыхает и снова начинает тихо плакать.

– Мы позаботимся о тебе, – обещает Шайори.

Ее нейронная татуировка деактивирована, но в голосе звучат забота и нежность. «Не самая удачная коррекция», – думает Кейко, потому что сейчас проявление чувств выглядит обоснованным и разумным.

– Мы ведь позаботимся? – спрашивает Шайори бывшего якудзу.

– В Токио есть тек-инженер, который кое-что должен мне, – говорит он.

– Ты хочешь сказать, что мы оставим ее незнакомому человеку?

– Отправленный за тобой якудза еще жив. Он не остановится, и я не смогу остановить его после коррекции. Этой девочке небезопасно с нами. К тому же… – Семъяза поворачивается и смотрит Шайори в глаза, продолжая гнать по скоростному шоссе. – Думаю, он сможет исправить твою нейронную татуировку любви.

– Я могу это контролировать.

– Нет. Не можешь.

– Могу, – Шайори краснеет, понимая, что Семъяза прав, но признаться не может.

Кейко думает, что тоже, наверное, не призналась бы. Как-то это унизительно, особенно если вспомнить то, что было на заправке. Одно дело – абсолютная любовь к ребенку, а другое дело, когда… «Хотя нет, абсолютная любовь к ребенку – тоже ненормально, – думает Кейко. – Абсолютная любовь вообще больше похожа на безумие. В ней уже нет ничего от любви. Это как занятия спортом с использованием наностимуляторов. Как нейронные наркотики. Как…»

Юмико снова засыпает, убаюканная дорогой и шумом ветра. Мир погружается в темноту. Кейко пытается заснуть вместе с девочкой, но сон в этом состоянии кажется невозможным. Она обречена бодрствовать. Обречена находиться в сознании. Лишь одно успокаивает – все это нереально. Ведь нереально?

Кейко пытается вспомнить предыдущие циклы коррекции. Сколько их уже было? В одном она уверена – когда все закончится, она не сможет быть прежней. Все эти циклы коррекции забрали у нее беспечность. Больше нет чувства, что все впереди. В сознании поселился червь времени прожитых жизней. И пусть она помнит о прожитых циклах только сейчас, а когда все закончится, эти воспоминания удалят у нее из головы, червь останется. Хотя сейчас Кейко была уже готова на десяток таких червей, только бы выбраться из этой иллюзии, где собственное тело превратилось в тюрьму, надзирателем в которой был ребенок. Не самый плохой ребенок – возможно, будь у Кейко дети, она бы хотела, чтобы они были похожи на Юмико, но… Но собственные дети ведь не забирают у тебя тело, не обездвиживают тебя… «Или же здесь тоже какая-то аллегория?» – думает Кейко.

Шум дороги, свист ветра, сны Юмико, ссоры Семъязы и Шайори, остановки на заправках и в отелях…

«Аллегория может быть скрыта во всем. Это ведь коррекция моего сознания», – думает Кейко.

Теперь она ищет подтекст во всем. Прислушивается к каждому слову. Кем может оказаться убийца, преследующий Семъязу и Шайори? Из разговоров она поняла, что его послал отец Шайори, отрубавший ей кисти рук за каждый проступок. Теперь он собирался отрубить ей голову. Но сначала убийца должен был вернуть девушку в родной клан.

«А какое значение имеет клан для меня?» – думает Кейко, когда они останавливаются на ночь в небольшом частном отеле. Юмико спит, а Кейко слушает разговор бывшего якудзы и дочери главы клана Гокудо.

– Эти убийцы, которых послал за нами мой отец, они так же хороши, как когда-то был ты? – спрашивает Шайори.

– Лучше, – говорит Семъяза.

– Лучше, потому что ты прошел коррекцию?

– Нет. У них выше уровень бусидо.

– Но они выглядят моложе тебя. Почти мальчишки.

– Некоторых убийц тренируют лишь для одного дела. Они продолжают совершенствовать навыки, в то время как другие выполняют поручения клана.

Они молчат какое-то время, потом Шайори просит рассказать о том, какими были коррекции Семъязы.

– Я помню только последнюю, – говорит он.

– Тогда расскажи о последней. Что она изменила в тебе?

– Не думаю, что коррекция что-то изменила во мне.

– Но система ведь признала тебя безопасным для общества, к тому же ты не можешь больше убивать.

– Моя неспособность убивать – это блок, а не исправление… Надеюсь, тек-мастер сможет снять его.

– А я нет. Не хочу, чтобы ты забирал жизни.

– Когда-то тебя это не остановило, чтобы подойти ко мне.

– Когда-то я не знала, что брошу ради тебя свой клан.

«Может быть, это намек на то, что я должна уйти из партии технологических нигилистов?» – думает Кейко, слушая, как Семъяза объясняет Шайори, что если они хотят уцелеть, то ему нужны прежние навыки. Шайори говорит, что для того, чтобы уцелеть, не обязательно забирать жизни.

– Мы можем просто сбежать.

– Клан Гокудо не оставит нас.

– И что ты предлагаешь? Убить всех?

– Ты переживаешь за отца?

– Я переживаю за нас!

Вспыхнувшая размолвка затягивается. Они говорят на пониженных тонах, чтобы не разбудить Юмико. «Кто проектирует все эти реконструкции? – думает Кейко, отдавая должное сложной конструкции диалогов, особенно если учесть, что каждый из них предназначен для нее, для исправления. – Интересно, когда я выйду из «Тиктоники», у меня будет шанс подать заявку в центр реконструкции коррекционных программ для заключенных?» Идея нравится Кейко. Идея позволяет мечтать и строить планы, а когда у тебя нет собственного тела, нет собственной жизни, мечты – это единственное, что остается. Особенно когда начинается ночь и все засыпают. Все кроме тебя. Спит даже твое тело, но не твой разум.