– Ей и её фермерам пора преподать урок, – с возмущением сказала мать угрей пронзительным голосом.

Неровный свет дымящихся сальных свечей играл на влажных стенах комнаты, где собирались кельды. Воздух был сырой и холодный, и два толстых щелезмея, устроившихся на пухлых плечах матери угрей, жались друг к другу, чтобы согреться.

– Но тот, кто призывает зиму, ещё не вернулся, – добавила она. – И нам придётся ждать до оттепели, прежде чем мы сможем что-то предпринять.

Подле неё, тяжело опустившись на стул из человеческих костей и кожи, Синий Слейк, отравитель, испустил чавкающий смешок. Он поднял скрюченную, похожую на клешню, руку и обтёр тыльной стороной ладони то место, где раньше был его нос.

– Я всегда говорил, нельзя доверять тем, кто с головой уходит в хозяйство, – пробормотал он.

– Но тогда это показалось хорошей идеей, – спокойно заметил Резак Дэниел.

Бутылки с ликёром, привязанные к его пальто, зазвенели, когда он убрал левую руку и протянул правую, чтобы раб с осоловелыми глазами, стоящий перед ним на коленях, мог подпилить ему ногти и заострить их, как иглы.

– Я соглашусь с вами. Стоит слишком уж сблизиться со змееловами – и забудешь, что ты кельд. – Он провёл острым ногтем по щеке раба, расцарапав её до крови, а затем облизнул палец. – Но это не оправдание. Она согласилась платить нам долю, если мы позволим им обосноваться самим…

– И теперь платежи прекратились, – перебил его Синий Слейк, качая головой.

– И ты знаешь, почему, верно? – прошипела мать угрей. – Потому что они стали жадными. Они всё до капли продают приходящим змееловам, а нам не оставляют ничего.

– Это оскорбление, – бросил Синий Слейк, – для повелительницы кельдов!

Во главе стола фигура в чёрном капюшоне подняла руку в бархатной перчатке.

– Фермеры будут наказаны, – тихо произнесла повелительница кельдов.

Три кельда повернулись к ней, их глаза блестели от нетерпения.

– Наказаны? – спросил Резак Дэниел, облизывая губы.

Мать угрей поглаживала безлапых щелезмеев у себя на шее, и все её подбородки подрагивали. Сидевший рядом с ней Синий Слейк снова разразился хохотом.

Повелительница кельдов кивнула, и из безликой черноты под капюшоном донёсся голос, мягкий и медовый.

– Пора нам нанести визит в Глубокодом, – промурлыкала она.

Маленький серовато-зелёный змей осторожно, украдкой пробирался по пещере, царапая пол своими когтями-иглами. Он остановился у высокого глиняного горшка с пергаментным ярлыком. Капающая с потолка вода повредила сургучную пломбу, покрывавшую горшок, и размыла слова «Консервированный линофрукт», так что теперь они были едва различимы.

Мика прищурился. Устроившись на перевёрнутом ящике в кладовой, он чинил свои ботинки. Он сосредоточенно прилаживал и приклеивал на место подошву левого ботинка, когда из-за угла стеллажа высунулась заострённая мордочка существа.

Мика наблюдал за змеем, который уселся, принюхиваясь. Подняв изумрудный гребень, он вскочил на самую нижнюю полку и прошмыгнул по крышкам расставленных в ряд глиняных горшков, пока не добрался до того, у которого была повреждена печать. Затем, не обращая внимания на то, что за ним наблюдают, змей просунул костистую лапку под восковую крышку, схватил блестящий жёлтый фрукт, прижал к груди и умчался.

Мика улыбнулся. Выходит, не только те обитатели Глубокодома, что носят серые плащи, отлично питаются настоящей зимой.

Прошлым вечером они с Карой ели глазированный пирог со сладким мясом, с такой густой подливой, что потом ещё долго подбирали её ломтиками свежеиспечённого хлеба из гречневой муки. Они были счастливы и беззаботны, Кара смеялась и смотрела на Мику такими сияющими глазами, будто готова была обнять и расцеловать его на виду у всех жителей Глубокодома. Но Мика, как всегда, был сдержан, и ужин провёл в восхитительно приятном предвкушении.

Шли недели, чувства их друг к другу только крепли. Мика и Кара договорились уходить из столовой поодиночке, а затем встречаться тайком. Каждую ночь Кара проскальзывала в спальную нишу Мики и сворачивалась возле него калачиком, разрумянившаяся, пахнущая сушёным миртом… После этого Мика погружался в глубокий сон и просыпался довольным и отдохнувшим, но уже в одиночестве: Кара всегда уходила до того, как вставали самые первые жители Глубокодома.

Хоть в Глубокодоме всё было на виду и на слуху, отношения между Микой и Карой оставались в секрете. И Кара не хотела ничего менять: по крайней мере, пока Мика не отложит в сторону свою одежду змеелова – сапоги, брюки и куртку, которую сшил для него Илай, – и не сменит её на серый плащ и красную шляпу Глубокодома. В противном случае её отец никогда не примет его.

Но прошлым вечером ужин прошёл совсем не так, как обычно…

Мика проверял свой ботинок. Клей застыл, и толстая подошва, казалось, прочно соединилась с кожаным верхом. Неплохо было бы прошить её змеиными кишками, особенно перед долгой дорогой, но сейчас и так сойдёт. Мика надел оба ботинка и собрался уходить.

– Вот ты где, Мика, парень, – раздался голос Илая; скалолаз стоял у стеллажа, пристально глядя на Мику. – Рад видеть, что ты ухаживаешь за своими вещами. Они тебе понадобятся, когда придёт оттепель.

Мика кивнул. Ему недоставало смелости признаться Илаю в своих сомнениях: он уже не был уверен, что хочет покинуть Глубокодом с приходом оттепели. Ему хотелось остаться здесь. В безопасности. С Карой.

Мика нахмурился.

– Ты случайно не знаешь, где Кара? Я не видел её с прошлого ужина, когда… – тут Мика осёкся.

– Когда что, парень?

Мика заметил, что Илай надел свою толстую кожаную куртку, затянул её ремнём и застегнул до самого ворота, а это означало, что скалолаз направлялся к лестнице у частокола, чтобы выглянуть наружу. Метель настоящей зимы бушевала уже много дней. Илай нередко стоял возле частокола, и Мика знал: скалолаз ждёт не дождётся, когда уже можно будет покинуть Глубокодом.

– Да так, ничего, – сказал Мика. – Просто брат Килиан, кажется, был не очень доволен ею вчера вечером.

События вчерашнего дня пронеслись в голове у Мики. Они с Карой собирались выйти из столовой, как обычно: Мика в одну сторону, Кара – в другую, – но тут неожиданно появился её отец. Он навис над ними, и по сведённым бровям было понятно, что он чем-то обеспокоен.

– Что-то ты раскраснелась, дочь моя, – сказал он, приложив ладонь ей ко лбу.

– Со мной всё в порядке, отец, – сказала Кара.

Она попыталась отстраниться, но Килиан по-прежнему одной рукой придерживал её голову, а другой щупал лоб.

– Не спорь со мной, – жёстко сказал он. – Похоже, у тебя температура. И глаза блестят. Да у тебя жар.