— За домом. За вами. А человек из правительства следит за госпожой.

— Не оставляй ее одну. Знаю, сначала нам будут только угрожать, но я не хочу рисковать.

Прогресс, подумал Диккан, садясь за стол, чтобы написать записку Дрейку. Новые игроки. Стихотворение, которое, как подсказывало ему шестое чувство, и было тем самым «предметом», так необходимым «Львам», если верить Эвенхему. Шанс попасть в дом Бентли для новых поисков.

Возможно, это приведет к краху дела. Или станет предлогом избавиться от пристального внимания «Львов». Не исключено, что у Диккана появится время узнать собственную жену. Он надеялся на это, вспомнив об их сегодняшней поездке. Прошел всего лишь час, а ему опять хотелось побыть рядом с ней, заставить ее смеяться, чтобы снова увидеть ту ямочку у нее на щеке.

Однако опыт подсказал Диккану, что ему не стоит на это рассчитывать. Не так все просто, не так все просто…

Для Грейс все происшедшее стало началом длинной недели. Теперь каждый ее день начинался с бешеной скачки и заканчивался тихим ужином в гостиной. В промежутке между этими двумя событиями Диккан исчезал в своем клубе, а она либо отправлялась к Кейт за новыми уроками или на поиски дома, а то и в военный госпиталь, чтобы ухаживать за ранеными солдатами. Когда вечерние платья были готовы, Диккан даже сопровождал ее с Кейт на несколько торжественных мероприятий и исчезал в зале для игры в карты лишь после того, как танцевал с ней по крайней мере раз.

Он даже внимательно выслушал ее, когда она сказала, что снова видела того же мужчину, что следил за гостиницей. Диккан пообещал обо всем позаботиться, сказал, что ей не о чем волноваться.

В душе Грейс снова забрезжила робкая надежда. Чем больше времени она проводила с Дикканом, тем больше он ей нравился. Тем больше она хотела о нем узнать. Кажется, и Диккан тоже испытывал к ней интерес. Их совместные верховые прогулки были ему по душе. Воодушевленная своим новым, более ярким гардеробом, Грейс чувствовала, что начинает получать удовольствие от своей роли жены и спутницы. Она замечала то же самое и в Диккане и старалась терпеливо ждать, пока он не почувствует, что готов вернуться в ее постель.

Это было нелегкое ожидание. Тело Грейс ликовало всякий раз, как Диккан помогал ей сесть на Эпону, уверенно обхватывая за талию сильными руками. Его глаза блестели. Она испытывала прилив слабости даже от легкого прикосновения его руки, когда он усаживал ее на стул или помогал спуститься по лестнице. Сердце начинало гулко биться, а кровь закипала, когда его глаза внезапно темнели, встречая ее взгляд, когда его ноздри чуть заметно раздувались, как у жеребца, учуявшего кобылу. Грейс радовали даже эти моментальные проявления страсти, она хотела научиться вызывать их, мечтала, чтобы Диккан почаще прикасался к ней, чтобы он снова делал с ней все те восхитительные вещи. Как приятно ощутить прикосновение его рук к своей груди, почувствовать жаркое дыхание у шеи, услышать его стон.

Но он оставался идеальным, спокойно-вежливым джентльменом, и Грейс не знала, как добиться от него большего. Поэтому решила делать то, что ей удавалось лучше всего. Она изо всех сил старалась стать такой женщиной, какая ему нужна, и этого пока будет довольно.

Ее первым триумфом стал найденный ею идеальный, по ее меркам, дом. Он располагался на Кларджес-стрит, всего за углом от дома Кейт на Керзон-стрит, — простой белый особняк с железными балконами, длинными окнами с двумя подвижными переплетами и дверями с веерообразным окном наверху. Когда она провела Диккана по чистым комнатам с высокими потолками, ее охватило чувство гордости. Здесь будет ее гостиная, сказала она, а здесь маленькая столовая, а здесь кабинет Диккана с книжными полками и застекленными створчатыми дверями, выходящими в сад.

— Это будет твое личное пространство, — пообещала Грейс, коснувшись его руки. — Я не позволю заходить туда даже служанкам.

Он улыбнулся:

— Никто бы не поверил, что я могу стать таким домоседом. Роберт был убежден, что я проведу остаток жизни в гостинице.

Грейс сожалела лишь о том, что никак не могла уговорить Диккана больше рассказать о своем детстве, своей семье, надеждах, разочарованиях и мечтах. Он всегда делился с ней лишь самым поверхностным, сиюминутным. Но она продолжала надеяться, что со временем он привыкнет к ней и все произойдет само собой.

Наконец он пригласил ее на первый крупный бал, устроенный леди Каслрей, которая взяла юную Грейс под свое крыло в Ирландии, когда ее отец поддержал лорда Каслрея, ставшего впоследствии генерал-губернатором.

— Итак, мистер Хиллиард, — сказала знатная дама, беря руку Грейс. — Вы сделали намного лучший выбор, чем я предполагала. Если кто-то и сможет вас сдерживать, то это Грейс.

Диккан низко поклонился, как всегда в своем духе.

— Вы взвалили на нее неблагодарную работу, мадам.

Леди Каслрей понимающе улыбнулась:

— Что ж поделаешь, Хиллиард. Я увижу вас в «Олмаке»?

И с той минуты даже хромота перестала смущать Грейс. Она не поставила Диккана в неловкое положение. Она стояла с ним рука об руку в красивом платье из бронзового люстрина и блестящего газа с треугольным вырезом, выгодно подчеркивавшим плечи. Впервые в жизни Грейс не ощущала себя всего лишь неуклюжим предметом интерьера.

Конечно, ей помогло и то, что на бал пришли гренадеры, чтобы поддержать ее, когда Диккан наконец удалился в комнату для игры в карты. К тому же Кейт и леди Беа не скупились на свои уроки. Впервые за всю жизнь Грейс чувствовала себя почти элегантной, и окружающие знатные люди, кажется, это заметили. Ее наполняла новая решимость. Она должна стать такой женой, какая была нужна Диккану. Потому что как бы она ни старалась, ей не удавалось обмануть себя. Она влюбилась в него.

Стоя у входа в бальный зал и глядя, как Грейс смеется со своими гренадерами, Диккан пытался побороть растущее раздражение. Прошло восемь дней, и ничего не произошло. Никто не приблизился к нему, не угрожал и не предлагал возможности обезопасить его будущее. Торнтон мерзавец, Смит скользкий тип, а их друзья никчемны. Пока его жена занималась ранеными солдатами и ходила по мебельным складам, он был вынужден тратить время на петушиные бои, азартные игры и бордели. Она помогала делу милосердия, а он играл в кости с незнакомцами.

Диккана сердило, что он недооценил воздействия, которое сумела оказать на него Грейс. Ему все больше хотелось узнать, чем она занимается, услышать ее мнение по какому-либо вопросу. Неплохо бы также узнать, что она думает о деле, в которое он не имел права ее впутывать.

Самым правильным было отойти в сторону и позволить ей расправить крылья. Грейс Фэрчайлд не была гадким утенком, каким считали ее все, в том числе и он. Она никогда им не будет. Она не красавица, ну и что из этого? Но она быстро привыкала к новой роли, и вот уже почти никто не замечал ее хромоты и высокого роста. Грейс по-прежнему была слишком бледна, слишком неуклюжа, зачастую слишком тиха. Но как только она оказывалась в седле, это уже не имело значения. Стоило людям узнать ее поближе, как они уже не могли не оценить ее доброту, готовность помочь, сдержанное чувство юмора. Это случилось и с Дикканом.