* * *

Полицейское расследование самоубийства Питера обеспокоило Эбби куда больше, чем она готова была признать на словах. Больше того, с нетерпением дожидаясь взлета «Глобал-один», она была на грани паники. Во время мучительной задержки она даже начала мысленно обвинять себя за несдержанность, заставившую ее щелкнуть той дурацкой зажигалкой и вызвать лавину всех этих международных сложностей, но когда лайнер набрал крейсерскую высоту где-то в небе над Ирландией, она с негодованием пришла к выводу, что трусоватый Уокер своим поведением сам напросился на наказание. И с ее стороны это был почти акт милосердия – поджечь его, дабы показать ему, что его страх сгореть в огне куда хуже, чем в реальности оказаться на несколько секунд объятым голубоватым пламенем, подобно запеченной Аляске[39] или рождественскому пудингу. Нормальный человек просто сбил бы с себя пламя или не дал бы себя поджечь, но Уокер был неврастеником, который зарабатывал на жизнь отказом от собственного «я». И что можно ожидать от такого дегенерата?

Хотя выдвинутые против нее обвинения были смехотворны, сейчас важно выработать какую-то линию защиты. Самое главное – согласовать некую версию событий и упрямо ей придерживаться. Несмотря на то что ее младшая сестренка не скрывала своего увлечения новым наемником Кевина, было ясно, что Хесус обречен. Меган не могла пожертвовать доктором Бобом, который был без пяти минут очередной директор «Траста», и ей было проще пощадить Кевина, который был при ней уже много лет.

Итак, вот что произошло: вопреки их единодушным возражениям, Хесус поджег несчастного комика, правда, не причинил тому особого вреда, но да, проявил излишнюю ретивость, желая установить, правду ли говорил Питер. Его оправдывает то, что все они страшно переживали за своего престарелого отца, которому грозила неминуемая смерть в снежной глуши Камбрии, а его туда занесло по печальному стечению ряда обстоятельств: это и помутнение рассудка, и вопиющая некомпетентность персонала клиники Медоумид, и пагубное пристрастие Уокера к алкоголю. Если Хес – тут доктор Боб мог бы дать показания, что Хесус страдал от посттравматического стресса после героической службы в Ираке и ошибочно принял Уокера за саддамовского боевика, неожиданно вспомнив о варварских пытках, которым он подвергся в багдадском подвале, – согласится исполнить свой общественный долг и провести пару лет за решеткой, то после освобождения его будут ждать несколько миллионов долларов в банке. Чем больше Эбби думала об этом, тем спокойней ей становилось на душе. Такого рода кризисные ситуации она обычно разруливала во сне, но сейчас все вышло из-под контроля из-за сложностей, связанных с приватизацией «Траста».

Ее всегда ободряли размышления о могуществе денег. Если уж уничтожение природы можно монетизировать в виде налога на эмиссию углерода и активной торговли эмиссионными квотами, то с чего она решила, будто нельзя найти финансового решения проблемы с самоубийством какого-то старого болвана? Просто она сейчас сильно стрессует. Когда все это закончится, ей непременно надо подарить себе месячишко на ранчо в каньоне, даже если для этого придется отложить приход весны.

* * *

– Ты все еще влюблен в нее? – спросил Уилсон.

– Угу, – кивнул Крис. – И конца этому не видно.

Машина свернула на Мэдисон-авеню и помчалась на север мимо вереницы магазинов, сиявших роскошными витринами в зимних сумерках. Крис уже скучал по Флоренс. Она всегда будет той женщиной, которую он любил безоговорочно: он любил ее, и она ему нравилась, он бы гордился ею, выходя с ней в свет, и был бы счастлив оставаться с ней дома, она его восхищала и одновременно умиротворяла. Последние несколько дней они провели друг с другом неразлучно, и хотя они договорились встретиться завтра утром, эта часть их путешествия завершилась. Сегодняшний вечер она проведет в своей квартире и очень скоро вернется к семье. Во время трансатлантического полета из Лондона, когда им выпала последняя возможность поговорить по душам, они поблагодарили друг друга за взаимную сдержанность, причем сделали это со смехом и сожалением, показавшим, как близко они подошли к искушению выйти за рамки приличий. Но согласившись с ней, что они поступили мудро, он лишь возжелал ее еще сильнее, чем раньше. Крис счел, что они заслужили поцелуй в качестве награды за самоконтроль, выказанный ими хотя бы в том, что они до сих пор еще ни разу не поцеловались. Да если учесть их безупречно благопристойное поведение, они вообще могли бы уединиться в ее спальне и наделать кучу детей. Если желание поступать хорошо их так смущало и причиняло им столько страданий, отчего же тогда не поступить скверно? Как-то так получилось, что он ощущал лишь острую боль их разрыва, но не радость от их новой встречи.

– Я думаю, что отчасти эта новая волна любви связана с ее недоступностью, – объяснял Крис. – Когда мы жили вместе, мы ведь ссорились каждые несколько месяцев.

– А иногда казалось, что каждые несколько часов, – поправил Уилсон. – Помню, мы с Генри как-то уехали в Китай, а когда вернулись, с удивлением констатировали: ты смотри-ка, дети все еще вместе. А выяснилось, что, пока нас не было, вы таки успели разругаться и снова помириться.

– Верно, – согласился Крис. – Но теперь все по-другому.

Он замолчал и подумал о грустной иронии и бессмысленности поддерживать хорошие отношения с бывшей возлюбленной – ныне счастливой женой и матерью двух детей, у которой добрый обаятельный муж. У него от сердца отлегло, когда машина свернула на Семьдесят шестую улицу и остановилась у дверей отеля. Ему захотелось побыстрее утопить свою меланхолию в суете и хлопотах заселения в номер.

– Хотя кто ж его знает? – задумчиво произнес Крис.

Уилсон молча похлопал его по руке в знак солидарности.

Доктор Боб вымолил себе дозволение уехать из аэропорта отдельно от всех. Ему нужно было срочно переговорить со Стивом Когниченти. Он тщательно спланировал заранее даже этот звонок. Они уговорились созвониться в 23:15. У Стива как раз появится возможность уделить доктору Бобу минут пятнадцать: он будет возвращаться домой с ужина (на котором он присутствовал без жены), сидя на заднем сиденье лимузина, отгородившись от водителя стеклянной перегородкой. Прилетая в Нью-Йорк на «Глобал-один», доктор Боб обыкновенно ехал из аэропорта на корпоративном лимузине или, на крайний случай, заранее бронировал себе место в обычном микроавтобусе-шаттле, который скорее напоминал транспортное средство для перевозки отряда морских пехотинцев по разбомбленным улицам Могадишо, нежели размалеванный фургон из документального фильма по истории рок-музыки, – к счастью, его соседи были озабочены своими делами и не обращали на него внимания.

Хотя ему удалось пару часиков подремать в самолете, он за последнюю неделю так вымотался, что мечтал только об отдыхе. Если повезет, по приезде домой он просто рухнет на кровать, проспит часов десять кряду, а утром взбодрится таблеткой. Возможно, в разговоре с Когниченти его язык будет заплетаться, но ведь ему надо было сообщить тому только одну важную новость: Данбар снова в игре.