Я улыбнулась, тоже кое-что вспомнив.

– Ну, тут ты прав. А почему тебе понадобилась операция?

Вестон помолчал несколько секунд.

– Не мне. Я отдал почку Кэролайн.

Я живо повернула к нему голову.

– Ого! Я и понятия не имела. Вот это поступок!

Вестон дернул плечом.

– Да ничего хорошего… Спустя три года после пересадки у нее началось отторжение. Сперва думали – грипп. Ей давали иммунодепрессанты и окончательно угробили ее иммунную систему, она и так много лет боролась с болезнью. В конце концов Кэролайн скончалась от инфекции, потому что препараты против отторжения моей паршивой почки сделали ее беззащитной перед любой заразой.

У меня заныло в груди.

– Мне очень жаль.

– Не стоит, это не твоя вина.

Виноватых тут вообще не было, но интуиция подсказывала, что кого-то он все же винит.

– Ты же понимаешь, что и не твоя тоже?

– Конечно, – ответил Вестон, глядя в сторону.

– Подожди, – я взяла его за подбородок и повернула к себе. – Ты понимаешь, что ты в этом не виноват?

– Передо мной стояла одна задача – сделать сестру здоровой, а я даже этого не смог.

Я вглядывалась в его лицо: Вестон говорил совершенно серьезно. Покачав головой, я сказала:

– Сделать Кэролайн здоровой было не в твоих силах. Я считаю, это просто героизм, что ты отдал почку, но ты сделал это из любви к сестре, а не по обязанности.

Вестон фыркнул:

– Да нет, София, меня для этого рожали. Я брат-спаситель.

Я недоуменно нахмурилась.

– Как это?

– Кэролайн поставили диагноз уже в год, поэтому меня зачинали в пробирке. Маме подсадили только зиготы, генетически совместимые с моей сестрой и не имевшие дефектных генов. В результате на свет появился ходячий склад запчастей.

У меня невольно приоткрылся рот.

– Ты не шутишь?!

– Три пересадки костного мозга – и почка.

Я не нашла слов.

– Да это… это…

Вестон печально улыбнулся.

– Ненормально, знаю, но так обстоят дела. Пока я рос, я об этом не думал. Когда сестра болела, я тоже сидел дома. Мне казалось, это чтобы я не принес Кэролайн лишнюю заразу. – Он покачал головой. – А матери просто было нужно, чтобы я был в форме, если сестре вдруг срочно понадобится новая пересадка костного мозга.

– Вы с Кэролайн очень любили друг друга. Я видела, как вы вместе шли домой или занимались в библиотеке, и люто вам завидовала. У меня-то всего и было, что засранец сводный братец.

– Да, я любил Кэролайн больше, чем себя. Если бы я мог заболеть вместо нее, я бы не колеблясь поменялся с ней местами. Она была классная.

Я почувствовала в горле вкус слез.

– Но это лишний раз доказывает, что ты помогал сестре из любви, а не из чувства долга.

Вестон нашел взглядом мои глаза и лишь потом заговорил:

– Когда я родился, дед положил на мой счет пять миллионов. Я думал, у него все внуки так обласканы, но в ночь, когда умерла Кэролайн, я узнал, что трастовый фонд есть только у меня. Дед учредил в качестве компенсации за то, что я стал донором для Кэролайн.

Я прерывисто выдохнула.

– Это хрен знает что.

– Мать звонит мне дважды в год – в день рождения Кэролайн и в годовщину ее смерти. С моим днем рождения она не поздравляла меня уже лет десять.

– Господи, Вестон…

Он улыбнулся и провел рукой по моим волосам.

– А ты думала, у тебя семейка ушатанная? Да твои нервно курят в коридоре!

А я все гадала, отчего он вошел в штопор после смерти сестры. Новые открытия проливали свет на ситуацию.

Я нежно поцеловала его в грудь там, где сердце.

– Мне очень жаль, – сказала я. – Я не про твою потерю – хотя, конечно, это трагедия. Я прошу прощения, что осуждала тебя столько лет, ничего толком не зная. Под маской засранца, которой ты так щеголяешь, скрыт по-настоящему прекрасный человек.

Вестон сказал, глядя куда-то вдаль:

– Ты сама хороший человек, а хорошие ищут в других хорошее.

– Ну и что? Чем это плохо? Что не так с желанием найти хорошее?

Он повернулся ко мне и печально улыбнулся.

– С виду ничего, но это делает тебя необъективной. Порой люди какими кажутся, такими и являются.

Я была убеждена, что он ошибается, но спорить не стала. Опустив глаза, я снова провела пальцем по шраму.

– Можно личный вопрос?

– Типа остальное, о чем ты меня спрашивала минуту назад и все последние недели, было сугубо по работе?

Я засмеялась и шлепнула его по рельефному прессу.

– Молчи, Локвуд!

Вестон улыбнулся.

– Какой у тебя вопрос, лиса любопытная?

– Ты поэтому к психотерапевту ходишь? Из-за потери сестры, потому что ты считал себя ответственным за ее здоровье?

Вестон нахмурился:

– Я хожу к врачихе, потому что таково условие сохранения моей работы. А лечить меня не надо.

Наступившее молчание длилось так долго, что Вестон наконец кашлянул:

– Мне, пожалуй, пора. С утра надо навестить старого друга.

– А, понятно.

Я отодвинулась на свою половину кровати, чтобы он смог встать, и смотрела, как Вестон одевается. Я не знала, правда ли у него встреча или ему так неприятен этот разговор, что он предпочел сбежать. Атмосфера в спальне изменилась. Я натянула простыню на плечи, чтобы сдержать дрожь.

Вестон нагнулся и поцеловал меня в лоб.

– До скорого?

Я через силу улыбнулась:

– Конечно.

Спустя минуту щелкнул замок закрываемой двери. Я лежала в кровати одна, думая о последних двадцати четырех часах. Секс с Вестоном давал изумительные физические ощущения. Между нами присутствовало несомненное влечение. Раньше мне казалось, что эта искра вспыхивает лишь при обострении наших непримиримых противоречий, но вчера ссоры не было, а наша тяга друг к другу и «химия» только усилились. Может, нас связывает не только желание выместить накопившуюся злость?

Отчего-то это меня беспокоило. Может, я утратила уверенность в себе после фиаско с Лиэмом? Или интуиция подсказывала не связываться с Вестоном Локвудом?

Тут было о чем подумать, но, к счастью, на тумбочке зажужжал сотовый, оторвав меня от головоломных упражнений. Я улыбнулась, увидев на экране имя Скарлетт.

– Доброе утро, – сказала подруга, и я поняла, что она улыбается. – Я не помешала?