Праделио дель Кармен Ранкилео никогда не забывал, что Еванхелина ему не сестра Все обращались с ней как с сестрой, но он всегда воспринимал ее по-другому. Под предлогом помощи матери он купал ее, укачивал, кормил. Девочка обожала его и то и дело висела у него на шее, забиралась к нему в постель, с удовольствием сидела у него на руках. Она ходила за ним повсюду, как хвостик, забрасывала вопросами, просила рассказать сказку и засыпала под его баюканье. Игры с Еванхелиной вызывали у Праделио смутное томление. Он часто получал взбучку за то, что тискал ее, и это служило расплатой за вину. А вина была влажные сны, где Еванхелина непристойными жестами звала его, подглядывание за нею, когда она, присев среди кустиков, мочилась. Когда она шла мыться, он следовал за ней до самого канала; он придумывал запретные игры, когда они, уединившись, ласкали друг друга до изнеможения. Повинуясь женскому инстинкту обольщения, девочка не только принимала тайные игры старшего брата, но исподволь действовала сама. Она пускала в ход нечто похожее на смесь невинности и бесстыдства, кокетства и сдержанности, и этим доводила его до безумия, владея его чувствами и им самим, как пленником. Ни бдительность родителей, ни наказания не могли этому помешать, а лишь подливали масла в огонь, разжигавший подростковую страсть Праделио. Это слишком рано толкнуло его на поиски проституток: его уже не удовлетворяли одинокие мальчишеские удовольствия. Еванхелина еще играла в куклы, а он уже мечтал обладать ею, воображая, как в порыве мужской страсти пронзит ее тело, словно шпагой. Помогая ей готовить домашние задания, он усаживал ее к себе на колени и, пока в тетрадке решалась задачка, он чувствовал, как плавятся его кости, а в жилах течет что-то горячее и вязкое, распаляя его еще более; силы покидали его, он переставал что-либо понимать, и, казалось, от запаха ее пропитанных дымом волос, щелока, веявшего от ее одежды, горьковатого пота ее шеи, от столь осязаемой тяжести ее тела он лишается самой жизни; этих терзаний, он думал, ему не вынести: вот-вот, как ревнивый пес, он взвоет и, бросившись на нее, загрызет до смерти или повесится на тополе, чтобы смертью заплатить за преступление любить свою сестру с адской страстью. Девочка интуитивно это чувствовала и взволнованно ерзала у него на коленях, то прижимаясь к нему, то отстраняясь, пока не слышала его сдавленный стон; он хватался пальцами за край стола и весь напрягался: сладковатый резкий запах окутывал обоих. Эти игры продолжались все годы ее детства.

В восемнадцать лет Праделио Ранкилео ушел в армию, но после срочной службы домой не вернулся.

— Я ушел из дому из-за сестры: от греха подальше, — признался он Ирэне и Франсиско в горной пещере.

Закончив службу, он сразу же пошел в полицию. Для Еванхелины это было ударом. Смутное беспокойство, которое проснулось в ней задолго до того, как она стала девушкой, и которое она не могла выразить словами, мучило ее — она ходила безутешная и потерянная, не понимая причины его ухода Таким образом Праделио избежал судьбы бедного крестьянина, он бежал от начинавшей превращаться в женщину маленькой девочки и воспоминаний об омраченном кровосмешением детстве. В последующие годы он окончательно возмужал и обрел некоторый душевный покой. Происшедшие в стране политические изменения завершили его формирование: из незаметного сельского гвардейца он вот-вот должен был превратиться в человека, у которого есть власть, — и искушение обладать Еванхелиной утратило свою остроту. Он увидел, что способен вызывать страх, и это ему понравилось. Он почувствовал себя значительным, сильным, властным. В ночь накануне военного переворота ему сообщили: враг намерен уничтожить солдат и установить советскую тиранию. Враги, несомненно, опасны и изворотливы: до сих пор никто, за исключением бдительного, стоящего на страже национальных интересов командования Вооруженных Сил, и не догадывался об этих кровавых замыслах. Если бы они не опередили врагов, страна оказалась бы в пучине гражданской войны или под русской оккупацией, — так объяснил ему лейтенант Хуан де Диос Рамирес. Своевременные и смелые действия каждого солдата, в том числе и Ранкилео, спасли страну от роковой судьбы…

— Поэтому я горжусь тем, что ношу военную форму, и, хотя кое-что мне не нравится, приказы я выполняю, не задавая вопросов: если всякий солдат начнет обсуждать решения вышестоящих начальников и командиров, то все превратится в бедлам, а родина полетит ко всем чертям. Мне пришлось арестовывать, не скрою, немало людей, даже некоторых знакомых и друзей, например, Флоресов. Эти треклятые Флоресы затесались в сельскохозяйственный профсоюз. На вид казались хорошими людьми, кто бы мог подумать, что они собирались штурмовать казарму, это же абсурдная затея: как такое могло прийти в голову Антонио Флоресу и его сыновьям? Они же умные, образованные люди. К счастью, соседи дали знать лейтенанту Рамиресу, а он сумел вовремя отреагировать. Арест Флоресов был для меня тяжкой задачей. До сих пор в ушах стоит крик подмененной Еванхелины, когда мы уводили мужчин из семьи. Мне было очень больно, ведь она — настоящая моя сестра, так же как и я — Ранкилео. Да, в то время было много заключенных Нескольких я заставил заговорить; привязывал их за руки и за ноги к лошадям и нещадно всыпал по первое число; мы и расстреливали, и еще кое-что делали, но об этом распространяться не буду: военная тайна! Лейтенант мне доверял и относился ко мне как к сыну, а я им восхищался и уважал его: он был хороший командир, поручал мне особые задания, — такое не по плечу слабаку или такому треплу, как сержант Фаустино Ривера: он теряет голову от одной бутылки пива и начинает такое нести, как та баба на базаре. Мой лейтенант мне не раз говорил: ты далеко пойдешь, Ранкилео, потому что умеешь молчать, как могила И ты — храбрый. Храбрость и молчаливость — лучшие качества солдата.

Получив власть, Праделио перестал бояться собственных грехов и смог отделаться от преследовавшего его призрака Еванхелины, исключая те случаи, когда он бывал дома. Тогда девочка снова начинала волновать его кровь своими ласками глупенькой малышки, но она уже не была похожа на ребенка она вела себя именно как женщина.

В тот день, увидев, как она, выгнувшись дугой, билась в конвульсиях и стонала, словно неуклюже пародировала половой акт, он внезапно вспомнил свои уже почти забытые жгучие мучения. В отчаянной попытке выкинуть ее из головы он прибегнул к крайним мерам: по утрам долго стоял под ледяной струей душа, ел вымоченную в уксусе куриную желчь, полагая, что холод в костях и жжение в желудке вернут ему стойкость, но все было бесполезно. В конце концов он все рассказал лейтенанту Хуану де Диос Рамиресу, с которым его связывали отношения стародавних соучастников.

— Я займусь этим вопросом, Ранкилео, — заверил офицер, выслушав эту необычную историю. — То, что мои подчиненные делятся со мной своими заботами, мне по нраву. Это хорошо, что они мне доверяют.

В тот день, когда в доме семьи Ранкилео был учинен погром, лейтенант Рамирес приказал задержать Праделио и поместить в камеру для заключенных. Объяснений он ему никаких не дал. Там полицейский просидел на хлебе и воде, ничего не зная о причине наказания, хоть и предполагал, что это имеет какое-то отношение к неделикатному поведению его сестры. Размышляя над этим, он не мог удержаться от улыбки: ни в какие ворота не лезет, что эта незаметная, как червячок, пигалица, у которой груди величиной со сливу, смогла поднять лейтенанта в воздух и выбросить, как тряпку, на глазах у его подчиненных. Может, это ему приснилось, может быть, голод, одиночество и отчаяние нарушили его психику, а на самом деле ничего этого не было? Но тогда он стал спрашивать себя: за что же его посадили? Такое с ним случилось впервые, даже на военной службе ему не приходилось терпеть подобного унижения. Он был образцовым призывником и уже многие годы — хорошим полицейским. Ранкилео, говорил ему лейтенант, форма должна быть твоим единственным идеалом, ты должен защищать его и верить своим командирам и начальникам. Так он всегда и делал. Офицер научил его водить машину и назначил своим шофером. Иной раз они пропускали по бутылке пива, как добрые друзья, и шли к проституткам в Лос-Рискос. Поэтому он осмелился рассказать ему о странных вещах, имевших отношение к припадкам Еванхелины: падаюших на крышу камнях, пританцовывании чашек и переполошившихся животных. Он поведал ему все это, не подозревая, что тот с дюжиной вооруженных людей вломится в родительский дом и учинит там обыск, а Еванхелина, изваляв лейтенанта в дворовой пыли, сделает из него посмешище.