Она осекается, ловя мой взгляд, прикованный к фотографии в рамке. Их немного, и, к счастью, никто ничего не пытался прятать, на что я и рассчитывала.

Я подхожу к стене. Провожу пальцем по лицам. Два почти одинаковых пацана. Улыбаются очень похоже. Один из них в очках, второй – без. У первого торчит хохолок на макушке, трогательный такой. Хочется взять и пригладить. Он и в тридцать пять такой же – непокорный.

– Кто из них Павлик? – спрашиваю, оборачиваясь. Слышу, как издаёт какой-то звук у двери подоспевший Костров.

– Юль, я тебе всё объясню! – бросается он решительно вперёд, но я лишь выбрасываю вперёд руку, отгораживаюсь ладонью.

– Каково это – быть матерью близнецов? – спрашиваю, глядя маме Лене в глаза.

Разоблачение. Финал

Юля

У мамы Лены смягчается взгляд. Она не пасует, не прячется и не пытается увильнуть, и от этого становится легче.

– Юль! – кидается ко мне Костров, и приходится посмотреть на него.

– Если ты сейчас подойдёшь ко мне, я закричу! – никогда не думала, что сумею сказать это так глубоко. Он даже пятится, запнувшись.

– Выйди, сынок, – просит его мать мягко. – Выйди, пожалуйста.

И он её слушает. Уходит. Странно, правда, пятясь задом, словно не решается повернуться ко мне спиной. И смотрит, смотрит мне в лицо, будто умоляя. Вид у него растерянный, но мне его ничуть не жаль.

Я заледеневшая Снежная Королева, у которой на руках – осколки льда для слова «…опа», а мне как-то нужно из них сложить слово «счастье».

– Матерью вообще быть нелегко, – неслышно подходит ко мне Кострова и снимает фото со стены. – Это не обуза, нет. А большая ответственность. И дело не в том, что ты недоедаешь или недосыпаешь – это всё мелочи. Ты становишься другой. Мир меняется. Начинает звучать и разговаривать, как твои дети. Расти и удивляться. И ты словно заново проходишь по ступеням детства, где ты не ребёнок, а мама. Тебе нужно на вопросы ответить и мордочку им умыть, ножки поцеловать и разнять, если мальчишки дерутся.

– Кто из них Павлик? – спрашиваю, как только мама Лена делает паузу.

Я знаю, кто был со мной вчера и ехал сегодня в машине.

– Это Павлик, а это Егор, – показывает она по очереди.

– Егор, значит, – смотрю я на мальчика с хохолком и в очках.

– Ты бы не рубила с плеча, – начинает она осторожно. – Возможно, у него есть аргументы.

О, да. Два аргумента у меня уже имеются. Очень веские, я бы сказала. Только предъявлять их смысла не вижу. Тем более, что я не знаю, кто их отец. Павлик, наверное. Ведь именно у него я была на день рождения. А Егор, судя по всему, развлекал и развлекался. И какой-то план у них, наверное, был.

– Я не хочу выслушивать, – поднимаю я на неё глаза. – Вы простите. И на ужин я не останусь. Я… хотела убедиться. Узнать правду. Мне этого достаточно. И я не в претензии, честно. Возможно, я всё это заслужила.

– А давай мы чаю выпьем? – пытается отвлечь меня мама Лена. Я ей благодарна за оптимизм, желание углы сгладить. – А хочешь, вообще в загул уйдём? Бросим мальчишек, пусть побудут в одиночестве, без нас? Им иногда полезно подумать и понять, как оно, когда нас рядом нет.

Я лишь качаю головой и набираю номер такси.

– Вы простите меня, – извиняюсь искренне. – Я не должна была втягивать вас во всё это, а разобраться сама. Спросить в лоб, наверное. Но у меня, как и у всех, свои слабости и недостатки.

Я прерываюсь, чтобы заказать такси, шёпотом спрашиваю адрес, но у мамы Лены такое решительное выражение лица, что я понимаю: не сдаст и не сдастся. Поэтому мне нужно срочно отползать по незнакомой местности, что я и пытаюсь сделать.

С решительным видом направляюсь к выходу.

– Его-о-о-р-р-р! – орёт как пожарная сирена мама Кострова и хватает меня за руку. Железная хватка у этой миниатюрной женщины с маленькой ручкой. Вот тебе и слабый женский пол.

– Юль! – кидается он ко мне и перехватывает руки. – Пожалуйста, выслушай меня!

У них коридор, конечно, хоть конём ходи. Но втроём да ещё вот так – это картина Репина «Приплыли».

Я пытаюсь доползти до двери. На левой руке повисла мама Лена. За оба плеча меня держит «Павлик», тьфу, Егор. И все мы издаём какие-то жуткие звуки, к которым добавляется нечто потустороннее – какой-то жуткий вой, от которого у меня волосы дыбом встают и глаза из орбит вылезают.

– Мам, да угомони ты своё животное! – рычит Костров и прижимает меня телом к стене.

Мама Лена выдыхает и наконец-то отпускает мою руку. Егор прижимается ко мне плотнее. Несмотря на абсурд ситуации, я вытягиваю шею и привстаю на цыпочки: мне до жути хочется увидеть, что там за чудовище воет так надсадно.

– Мурзя! – восклицает мама Лена, и я вначале замираю, а затем начинаю хохотать.

Вздыбив шерсть в прихожей стоит конь – огромный серо-мраморный кот породы мейн кун с кисточками и на ушах, и из ушей.

– Перестаньте драться! – шипит на нас мама. – Мурзик не любит, когда ругаются! Он у нас очень нежный и впечатлительный.

Ну, да. Эта лошадь как раз такая – утончённая и нервная. У котяры на морде написано: избалованный и наглый. Сразу видно, кто в доме хозяин, а кто у него в услужении.

– Пойдём, малыш, я тебе вкусненького дам, – сюсюкает мадам Кострова. – Они играют, понимаешь? У молодых так бывает – они ещё глупые, неопытные.

Я хохочу уже не сдерживаясь. Мурзик уходит с достоинством, гордо тряся толстым хвостом. Напоследок он оборачивается и смотрит на меня высокомерно, но без презрения.

– Отпусти меня, – пытаюсь оттолкнуть от себя «Павлика», который, оказывается, Егор.

– Не отпущу. Выслушай меня, Юль.

– Хорошо, – обманчиво расслабляюсь я. – У тебя пять минут, не больше.

– Я хотел признаться, – начинает он путаться в словах, как пьяный. – Но ты пришла к Пашке, а я не знал, как. И почему. Боялся, что ты к нему, а я останусь. Ведь ты на день рождения, а я вот. Так получилось, я не обманывал тебя, поверь!

– Это всё? – вежливо уточняю я.

– Да. Нет. Не уходи.

Он тянется ко мне, и я вдруг понимаю, что если он меня сейчас поцелует, то будет верёвки вить, а я малодушно соглашусь на любой бред.

И тогда я бью его коленкой в пах. Сильно, наверное, но мне нужно вырваться. Он не ожидал. Ему больно.

– Прости, – каюсь я искренне и убегаю. И пока несусь по лестнице вниз, наконец-то вспоминаю о геолокации, о том, что легко теперь можно месторасположение своё обнаружить. Просто у меня в голове не то – вата сплошная.

Я вылетаю из подъезда и куда-то мчусь. Тут хороший благополучный район. Вряд ли меня кто-то съест или обидит. Пока я соображаю, куда мне спрятаться, телефон оживает.