Елена промолчала весь вечер; просидела за компьютером, расшифровывая интервью с депутатом. Обычно это делали секретари, но здесь надо было в завтрашний номер.

На экране компьютера появился Айсберг:

– Расскажи о своей жизни за прошедшие дни или спроси, о чем тебе интересно.

Белокурая. У меня все по-прежнему.

Айсберг. Хочешь со мной встретиться?

Белокурая. На какой предмет?

Айсберг. Пообщаться на темы секса.

Белокурая. Если поговорить, то это в «секс по телефону». А если поконкретней, то у меня эти проблемы решены.

Айсберг. Полностью решить этот вопрос невозможно.

Белокурая. Это просто. Надо влюбиться.

Айсберг. В нашем возрасте это невозможно.

Белокурая. Чем старше становишься, тем интересней влюбляться…

Айсберг. Я рад, что у тебя в душе осталась поэзия. Жаль, что она досталась не мне.

Белокурая. Она есть у всех, кто себя не замусорил.

Айсберг. Согласен. Я летом влюбился. В одну женщину. На нудистском пляже в Серебряном Бору. Но так и не решился подойти.

Белокурая. Ты ходишь на нудистский пляж?

Айсберг. А ты нет?

Белокурая. Нет.

Айсберг. Почему?

Белокурая. Потому что в твоем возрасте – это диагноз… Извини. Надо отключиться.

Она вышла на кухню, посмотрела на Караванова и, ожидая сочувствия, спросила:

– Как ты думаешь, почему я живу в таком козлопотоке?

– Потому что тебе нравится быть самой умной, самой красивой, самой сильной! А чтобы это не подвергалось сомнению, необходимо окружить себя козлами… вроде меня, – ухмыльнулся он.

– Но я ищу, ищу… – Она комедийно подошла к окошку, приоткрыла створку и крикнула: – Эй, некозлы, все сюда!

Потом повернулась к Караванову и констатировала:

– Видишь, никто не откликнулся.

– Так ты бы еще шепотом звала! – заметил Караванов. – Помнишь, что такое трагедия? Я совершенно недавно узнал, что этимологически трагедия – это песня ритуального козла, которого приносили в жертву во время мистерии. Он и стал прототипом трагического героя, когда мистерия превратилась в театр.

– Что-то в этом роде нам говорили в университете… Действительно, «песня козла»…

– А катарсис в том и состоит, что зритель отождествлял себя с козлом, а когда козла ножичком чик, зритель радовался тому, что он козел, но оставшийся в живых! – продолжал Караванов.

– И что ты хочешь всем этим сказать? – удивилась Елена.

– То, что ты ведь себя ощущаешь вершителем судеб, а значит, тебе каждый раз нужен новый козел для жертвоприношений. Вот ты их и ищешь… Поэтому тебе не подходят другие животные!

– И ведь похоже на правду… И никакого выхода, – грустно заметила Елена.

– Запомни, выход всегда там, где был вход. Надо просто найти мужество пойти обратно.

– Наверное! А ты уже нашел?

– Пока только первые шаги… – сказал Караванов и пошел в Лидину комнату слушать группу «Тату».

…Утром отметила сквозь сон, как Караванов вышел из дому, пощелкав пряжками сумки и погремев ключом в замочной скважине. После его ухода всегда спалось особенно сладко и спокойно. Елена теперь особенно старалась вставать тогда, когда он уже ушел, и сидеть за компьютером ночью.

Прошло совсем немного времени после его ухода, как возле Елены зазвонил мобильник.

– Привет, это я! – сказал Караванов. Он, видимо, шел по улице с сильным движением, и было очень плохо слышно.

– Привет, – ответила Елена, по голосу было похоже, что он хочет сказать что-то важное.

– Я говорил по телефону с девочкой, – сказал он.

– С какой девочкой? – насторожилась Елена.

– С Лидой. Она хихикает, говорит, мне не понятны ваши отношения, – как-то очень игриво сказал Караванов, и только тут Елена въехала, что, идя по шумной улице, этот идиот по ошибке набрал ее вместо своей возлюбленной.

Собственно, она поняла это не по его голосу, в голосе драйва не было, а по тому, что он говорил про разговор с Лидой. Сама по себе краска «хихикает» была омерзительной ложью, потому что Лида не хихикала. Она так переживала, что почти не показывалась дома.

Елена набрала воздуха в легкие, заставила себя проснуться до конца и прикинуть, как должна разговаривать двадцативосьмилетняя избранница Караванова.

– А что жена? – спросила она с придыханием.

– С тех пор как у нее начался роман, она невменяема. Правда, у нас сразу наладились отношения, – ответил Караванов. – Как ты там?

– А ты как? – спросила Елена.

– Ты как-то странно говоришь… – заметил он.

– Плохо слышно, – проблеяла Елена.

– Я – нормально.

– А ты меня любишь? – Стараясь не прыснуть со смеху, она искала интонацию, как фотомодели ищут походку.

– Люблю, – ответил Караванов вежливо, но без искристости.

«Во дурак! – подумала Елена. – Когда мне Никита это говорит, автомобиль дрожит… Видать, у девчонки в этой жизни совсем плохо с выбором…»

– А давно?

– Всю жизнь, – ответил Караванов немного повеселей, и сразу вспомнилось, что точно так же он говорил это ей.

И, видимо, всем предыдущим женам.

– А когда ты это понял? – Елена повышала интонацию в сторону кукольной, почесывая свободной рукой плохо заживающую коленку.

Коленка опять опухла и намокла. Значит, на свидание с Никитой ее снова надо будет как-то сложно упаковывать: пластырем нельзя, а бинт слетит. Они ведь с Никитой ничего не соображают, когда только притрагиваются друг к другу.

– Я это понял, когда тебя увидел, – упорствовал Караванов в своем новом амплуа.

– Какого это было числа? – уточнила Елена, чтобы сложить пазл.

В трубке подозрительно захрипело, зашипело…

– Подумай сама какого, – ответил Караванов.

– И что с нами будет дальше? – игриво спросила она, хотя запас терпения иссякал, и густой хохот поднимался снизу, как пена в посудомоечной машине.

– Я сниму квартиру… и ты от меня избавишься, – сказал Караванов, наконец, все сообразив.

– Не сильно же ты у меня умен, – вздохнула Елена.

На смену хохоту пришла острая материнская жалость. Старый дурак звонит девчонке и даже не может правильно попасть в номер. С рукой что-то происходит…

Вспомнила анекдот про жену, которая говорит мужу: «Ты такой мудак, полный мудак, что даже на конкурсе мудаков займешь второе место. Почему второе? Да потому что ты – мудак!»