Элохим создал свет, независимый от дневного света, который испускает Солнце. Он разделил мировые воды Хаоса надвое, поместив в середине землю. «И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. И создал Бог твердь, и отделил воду, которая над твердью, от той, которая под твердью» (Быт. 1:6—7).

Всевышний не дает жидкому Хаосу погубить твердое мироздание. «Я положил песок границею морю, вечным пределом, которого не перейдет; и хотя волны его устремляются, но превозмочь не могут; хотя они бушуют, но переступить его не могут» (Иер. 5:22). Не зря Саваофа величают: «Укрощающий шум морей, шум волн их и мятеж народов!» (Пс. 64:8). Без него человечеству не выжить. «Воды потопили бы нас, поток прошел бы над душою нашею...» (Пс. 123:4).

Вопреки упованию на Творца, плещущие под землей, нависшие с небес моря Хаоса вселяют в сердца евреев неизгладимую тревогу, грозя обрушиться сверху. А тут еще и обычное море пытается добраться до Иуды снизу через тонкое (всего-то одна доска!) днище корабля.

И не приходит спасение от страха, даже когда спускается зелот в трюм на уготовленный ему коврик. Больно уж нутро триремы походит на чрево кита, где провел три дня и три ночи Иона.

Лишь обращение к Адонаи помогает Иуде, как и древнему пророку.

«И помолился Иона Господу Богу своему из чрева кита.

И сказал: к Господу воззвал я в скорби моей, – и Он услышал меня; из чрева преисподней я возопил, – и Ты услышал голос мой.

Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны Твои проходили надо мною.

И я сказал: отринут я от очей Твоих, однако я опять увижу святый храм Твой.

Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою была обвита голова моя.

До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господь Боже мой, изведешь душу мою из ада.

Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе, и молитва моя дошла до Тебя...» (Иона 2:2—8).

– Странно, Иуда, что ты при твоем фанатизме принял усыновление от римлян и согласился служить моему патрону, Публию Квинтилию Вару, причинившему много зла твоим соплеменникам, – задумчиво произнес худощавый чернокожий и кучерявый муж одного примерно возраста с Галилеянином. Вольноотпущенника Квинтилия по римскому обычаю назвали именем рода, откуда происходил хозяин, давший ему свободу. Эфиоп вот уже четыре недели «нянчил» Иуду.

«Ради конспирации» (не вполне понятное для Гавлонита выражение Гая) лекаря подпускали на корабле только к Лонгину, которого он продолжал лечить, а также к легату и Серторию, коих он теперь массировал по утрам и вечерам. Не будучи сибаритами, оба тем не менее нашли, что эта процедура и ускоряет их свидание с богом сна Морфеем, и позволяет быстрее взбодриться после его объятий.

Дабы не привлекать особого внимания экипажа к бывшему мятежнику, квириты благоразумно избегали беседовать с Иудой, приставив к нему в качестве советника консультанта по римским обычаям, собутыльника, собеседника, а возможно, и надсмотрщика – «человека с обожженным лицом», как прозывали квириты эфиопов.

Иуда, себе на удивление, наслаждался компанией негра. Сей поистине выдающийся ученый муж много лет переписывал рукописи в лучших библиотеках Александрии и Рима, памятью не уступал масоретам, за что получил псевдоним Мнемон[71]. Отлично владел греческим и латынью. А в познаниях истории, естественных наук (кроме медицины), римской и греческой литературы чернокожий превосходил всех, кого встречал Гавлонит за полвека своей жизни.

Риторический вопрос Мнемона Ишкариот правильно воспринял как приглашение к диспуту, которое охотно принял – все равно больше делать нечего. В целях предосторожности, однако, он сразу же попытался перевести разговор на личность своего собеседника: много говорить о себе было небезопасно. Прав, прав, как всегда, премудрый Соломон: «При многословии не миновать греха, а сдерживающий уста свои – разумен» (Пр. 10:19).

– Я связан обетом, который не имею права разглашать. Но тот же вопрос можно задать и тебе...

– Мой патрон – не самый худший из рабовладельцев. Он ценит меня как знатока истории, механики, географии, геометрии, поэзии и прозы, посылает по многим странам, градам и весям для закупки книг, инструментов, познания всяких интересных диковин, сделанных руками и разумом человека, для изучения важных ремесел. Август пытается сохранить чистоту расы, поэтому дает римское гражданство очень скудно, а отпуск рабов на свободу ограничил. Вопреки приказу императора, Вар надел на меня колпак вольноотпущенника...

– Почему же ты остался с ним, а не уехал на родину?

– Какую родину? Я не знаю, куда ехать – в Африку, Эфиопию, Нумидию? Я родился в Александрии, ребенком был отлучен от родителей. Что я, чужак, буду делать в этих варварских землях? И потом, вольноотпущенники не покидают своих бывших хозяев, они навсегда остаются их клиентами, служат им, достигая порой значительных постов. Немало нынешних патрициев выросли из семени бывших рабов, а иные клиенты Октавия имеют больше влияния, чем действующие консулы. Я же и без рабского ошейника занимаюсь тем же, чем и тогда, когда носил его, – наукой. Мое отечество – любая библиотека! Сейчас, например, я возвращаюсь из поездки за сведениями о материалах для письма. Вар хочет устроить большую мастерскую для изготовления папируса или пергамента в Германии...

– Я много лет держал в руках и то и другое. Знаю, из чего они делаются, но не знаю как! Впрочем, не думаю, что в Германии растет папирус. По-моему, там слишком холодно.

– А в Иудее он есть?

– Да, на озере Семехонитис, а также вдоль Иордана имеются огромные заросли сего растения, которое я нахожу весьма странным. Оно травянистое, а высотой не уступает иным деревьям – до десяти локтей!

– В Египте, где впервые стали применять папирус для письма, живут лучшие мастера, у коих я прошел обучение. Они расщепляют пополам сердцевину стебля на тонкие полоски, укладывают двумя слоями перпендикулярно друг другу, спрессовывают, затем небольшие листы склеивают в огромные свитки.

– Да, у меня был один длиной в целых девяносто локтей...

– Неужели?! Такие папирусные книги, друг мой, могут позволить себе лишь цари или верховные жрецы.

– Я и происхожу одновременно из царского дома и рода первосвященников. Но об этом молчи! – попросил раздосадованный своей обмолвкой Иуда. – Расскажи о пергаменте...

– Это очень тонкая кожа, благодаря специальной обработке кожа телят, ягнят и козлят. После Египта я поехал в Пергам, где обитают самые великие искусники подобного ремесла. Даже название книг – пергамент – происходит от имени города. Они открыли мне свои секреты. Кожи отбеливают в растворе хлорной извести, натягивают на деревянные рамы и тщательно выскабливают. Скорее всего в Германии можно будет все это делать. Я попробую готовить даже «девичий пергамент»...