Оскорблением для себя считал император (тогда это было высшее воинское звание, а не титул «царя царей», как мы его воспринимаем теперь) и приписывание ему самодержавных амбиций. Он отказался от принятия имени Ромула, основателя Вечного города, именно потому, что оно слишком напоминало о титуле государя. Октавий принял звание Августа. Слово это означает «возвышенный богами», «податель благ», «тот, кто возвеличил свое государство». Сам же себя владыка полумира называл принцепс – первый среди равных.

– ...Естественно, иные из нашего стада были волками в бараньих шкурах, то есть сикофантами. Все наши речи император помнил лучше нас самих: мы произносили их в подпитии либо с похмелья, он же читал отчеты шпионов на трезвую голову. Когда ему наскучило изучать бредни заговорщиков, он дружески посоветовал самым ретивым слегка расслабиться в ванне с теплой водой, предварительно вскрыв себе вены. Юлию отправил в вечную ссылку на какой-то остров – она, конечно, не злоумышляла против отца, но не донесла ему о заговоре, щадя своих любовников. Мелкую сошку потихоньку он рассовал по самым удаленным уголкам республики. Воздаю должное Августу! На сей раз он не стал вводить проскрипции, уничтожать своих противников, как в пору борьбы с убийцами Цезаря.

– Я ничего не знал об этом!

– Все было сделано очень умно и тонко. Помнишь неожиданное воскресение к жизни дурацкого и ханжеского закона о прелюбодеянии, принятого за много лет до нашего заговора и никогда не применявшегося? Вот тогда он пригодился...

– Да, – засмеялся Колоний, – в тот год в опалу неожиданно загремело действительно пол-Рима!

– Продолжу рассказ. Пока Октавий до меня не добрался, мой отец сам отправил сына-дурня в добровольную ссылку к старому другу Публию Квинтилию Вару, префекту провинции Африка. Там я сменил розовые колодцы с белым обрамлением на такие же, но расположенные в черной местности, и моему «журавлю» они тоже пришлись по вкусу и жажду утоляли не хуже! В африканской жаре я понял великую истину: не мочись против ветра. Гомер, правда, высказался высокопарнее: «Кто на богов ополчается, тот не живет долголетен». И отныне всегда и во всем я поддерживаю Августа. При переводе в Сирию Вар взял меня с собой. А сейчас вот приглашает в Германию...

– Ты поедешь?

– Да.

– Разве тебе плохо со мной?

– Хорошо. Однако будем честными друг перед другом: я для тебя потенциальный соперник, и ты всегда будешь меня опасаться. Вспомни народную мудрость: «Дружба возможна только между равными». Стоит нам поссориться серьезно, как эти опасения переродятся в сомнения, кои вырастут в подозрения, обернутся в ревность и закончатся ненавистью. Лучше сохраним наше дружество и любовь, отдалившись друг от друга...

– Обидно слышать: быть у меня заместителем для тебя опасно, а у Вара – нет.

– Ему я не конкурент. К тому же помнишь, что сказал Юлий Цезарь при посещении одной маленькой деревушки? «Лучше быть первым здесь, чем вторым в Риме»[66]. К первенству я не стремлюсь пока. Но лучше буду вторым в провинции Германия, чем в области Иудея...

– Понятно. К чему ты затеял этот разговор именно сейчас?

– А вот к чему. Отдай Гавлонита мне. Живым...

– Зачем?

– Я подарю его Вару от твоего и моего имени, чем принесу огромную пользу нам обоим и причиню жестокий урон Квиринию.

– Я не патриций, поэтому не силен в интригах. Объясни подробнее, «муж, преисполненный козней различных и мудрых советов», как сказала Елена Прекрасная об Улиссе.

– Десять лет назад Вара не удостоили триумфа из-за того, что он не представил для торжественного марша ни одного из вожаков восстания: Иуда скрылся, остальные были убиты.

–Думается мне, это был только предлог. После победы над Антонием Август никому не дал ни курульного триумфа, ни овации...

...Пандера объяснял Иуде разницу между этими церемониями так: курульный или большой триумф – это когда полководец с миртовым венком на голове вступает в город на колеснице и приносит в жертву быка. Во время малого триумфа он идет пешком в лавровом венце, дарит богам овцу – «овис», отсюда – овация...

– ...Тогда Вар отдал приказ: найти и доставить Иуду лично ему, где бы наместник ни находился. Представляешь, я привезу вожака восставших ему в Германию десять лет спустя!

– И что он с ним будет делать?

–Я предложу, чтобы он взял иудея себе в лекари. Проконсул серьезно болен, а я хочу вернуться в Рим со здоровым и дееспособным патроном. Если кто и может вылечить моего покровителя, то лишь этот колдун.

– А он не погубит Вара?

– Возьмем с него клятву именем его бога. Ее ни один иудей не посмеет нарушить.

– Досадно все же, что злейший враг Рима уйдет от возмездия.

– Тебе не все равно, умрет ли он сейчас на кресте, будет сброшен с Тарпейской скалы, утонет в море по дороге или, вылечив Вара, отправится на остров Эскулапа?

...Иуда вздрогнул: на этот остров на реке Тибр римляне отвозят старых и больных рабов и оставляют на произвол судьбы. С Тарпейской же скалы скидывают преступников и вражеских вождей после триумфов...

– А вдруг он опять возьмется за старое и поднимет восстание в Италии или Германии? Не хватало нам нового Спартака!

– До гладиатора-фракийца ему далеко, как до Вечерней звезды. Гавлонит, может быть, великий колдун и воин, но никудышный полководец. И самое главное, он похож на великана Антея – силен только на своей земле. Оторви его от родины, как Геркулес Антея от матери-Геи, и он превратится в обычного раба – врача, звездочета, ученого...

– Ладно, понял. А что насчет Квириния?

– Я не хочу, чтобы он добыл доспехи Актора...

...У римлян эта поговорка означала: приписать себе чужие успехи. Актор – воин из области аврунков в Италии, убитый Турном, который гордился добытым им копьем Актора.

– Каким образом?

– Мы – ты и я – разбили и поймали Иуду, а сей знатный муж, не снимающий пояса на тунике, на Албанской горе наверняка размышлявший над различием между короной «муралис» и короной «валарис», наверняка попытается использовать его для своего триумфа...

..Лишь знаток латинского языка и обычаев мог по достоинству оценить злоязычие Гая, сумевшего спрятать в короткой и с виду совершенно невинной фразе горшок с помоями и вылить его на наместника Сирии. Пояс на тунике у римского гражданина – символ изнеженности. На Албанской горе совершали жертвоприношения перед своим отъездом из Рима полководцы, отправлявшиеся на войну, и проконсулы, назначенные в провинцию. Только последний болван или человек, совершенно далекий от армии, не знал, что награда солдату, первым взобравшемуся на вражеский вал или стену, – корона «му-ралис», тот же самый золотой венок, который только называется по-другому – корона «валарис» и вручается воину, опередившему других при захвате неприятельского лагеря.